Севастополь в огне. Корабль и крест - Юрий Суходольский Страница 4

– Да, трошки порезались только.

– Сила этот револьвер. Без него они нас разутюжили бы! – спокойно проговорил Кравченко, вытирая со лба кровь.

К ним подошел Чиж, обвешанный трофеями.

– А я смотрю, Федя, ты, как всегда, при деле, – с легкой насмешкой сказал ему Биля.

– Потом сами спасибо скажете! – заявил Чиж. – Вот я припоздал малость, и один чертов сын успел настоящую гурду расколотить! – Он горестно вздохнул и показал Биле рукоятку шашки со знаменитым клеймом на осколке клинка.

– Раненых черкесов заберите на пикет, – приказал Биля. Придут за ними – своим отдайте.

2

Черноморское побережье Кавказа

Паровой фрегат «Таиф» стоял на якоре недалеко от кавказского берега Черного моря, в пятнадцати милях к востоку от Геленджикского укрепления Черноморской береговой линии.

Кроме рулевого матроса и капитана, на мостике «Таифа» находился боцман, похожий на циркуль, в просторечии именуемый козьей ножкой, который воткнули в чертежный стол. Природа одарила Джекила удивительной, почти идеальной кривизной нижних конечностей.

Однако самым интересным человеком из тех, кто собрался сегодня на мостике «Таифа», был четвертый. Если кого поначалу и могла ввести в заблуждение сутана протестантского пастора, то при внимательном рассмотрении становилось ясно, что это человек серьезный и начисто лишенный сантиментов. Глубоко посаженные глаза, лысый череп и морщинистая шея делали его похожим на большую ящерицу. Но у этой был весьма энергичный и жесткий взгляд, не суливший ничего хорошего ее врагам.

Его звали Уинстон Слейтер. Наверное, стоит сказать, что он был не просто человеком своего времени, но и опережал его. Слейтер являлся военным советником, причем весьма квалифицированным. До того, как на его сутулой фигуре появилась протестантская ряса, он служил наемником в армиях многих мелких европейских государств, самых неразборчивых на средства подавления внутреннего инакомыслия.

Одновременно Слейтер был крупным коммерсантом, причём совершенно беспощадным. Вексель с надежной передаточной надписью в системе ценностей Слейтера многократно перевешивал любую человеческую жизнь, будь то женщина или ребенок, особенно если последним не повезло с цветом кожи. Впрочем, и самым чистокровным аристократам не приходилось ожидать от него милости, особенно если они покушались хотя бы на один шиллинг из тех, что имелись в его кармане.

Уинстон Слейтер был настолько темного происхождения, насколько оно вообще может быть таковым. Но его солидный капитал давно заткнул рты тем правдоискателям, которые пытались вслух вспоминать о том, что его мать была простой портовой шлюхой.

Слейтер был жесток, смел, расчетлив, приближался к пятидесяти годам и все чаще подумывал о женитьбе. Идея покоя и семейного уюта с некоторых пор получила для него особую привлекательность, в детали которой Слейтер в силу своего беспокойного характера пока еще не успел хорошенько вникнуть.

В руках у Слейтера была подзорная труба, но и без нее он сразу же увидел одинокого всадника, который показался среди сосен, торчащих на склоне горы, прямо напротив «Таифа».

Однако Слейтер все-таки вскинул подзорную трубу и, не отрывая ее от правого глаза, коротко бросил:

– Капитан, к нам мистер Ньюкомб собственной персоной!

Всадник тем временем выехал на галечный пляж и остановился.

«Таиф» подошел к берегу ровно настолько, насколько позволяла его небольшая осадка. Ньюкомб сам провел своего коня, беспокойно перебирающего ногами, по мосткам, сброшенным прямо в море, и тут же властно бросил поводья в лицо моряка, подбежавшего к нему.

Мостки были убраны, якорная цепь натянулась как струна, тут же ослабла и стала уходить в клюз под гудение мощной лебедки. Якорь показался из воды, и в то же самое мгновение из трубы «Таифа» повалил черный угольный дым.

Генри Ньюкомб на своих длинных ногах уже поднимался через ступеньку к капитанскому мостику. Он поприветствовал всех энергичным кивком, повернулся в сторону Слейтера и уперся в него прямым холодным взглядом.

– Мистер Ньюкомб, мы рады вас видеть здравым и невредимым после вашего очередного путешествия к дикарям! Надеюсь, что хотя бы на этот раз вам сопутствовала удача, – размеренно проговорил тот.

Зрачки Ньюкомба, похожие на голубые льдинки, светились задумчивым торжеством.

– Приветствую вас, джентльмены! Мистер Слейтер, мы могли бы немедленно поговорить наедине? – спросил он.

«Таиф» круто развернулся от берега и взял курс в открытое море. Черный угольный дым из его трубы кошачьим хвостом тянулся по ослепительно синему небу.

Слейтер предупредительно открыл перед Ньюкомбом дверь и галантно пропустил его перед собой. Ньюкомб прошел в кают-компанию, достал из-под плаща какой-то продолговатый предмет и бросил его на стол. Это был стилет с инкрустированной рукояткой и трехгранным клинком отличной работы.

Ньюкомб обернулся, торжествующе посмотрел в глаза Слейтеру и спросил:

– Вы когда-нибудь видели оружие ценой в пять миллионов фунтов стерлингов? Если нет, то взгляните на него!

Казачья станица, кубанское предгорье Кавказа

Обстановка в доме Били была проста, но каждую вещь, находящуюся здесь, можно было долго рассматривать. У стены стояла массивная кровать с резной спинкой, над ней красовался дорогой турецкий ковер. Оружие, развешенное на нем, вызвало бы завистливое внимание самого тонкого знатока. Любой кинжал, шашка или пистолет, не говоря уже о винтовках, были редкой, первоклассной работы.

Чрезвычайная простота отделки этого оружия только подчеркивала его боевые качества. Здесь не было ничего избыточного, каждый грамм лишнего веса был удален. Великолепная серая сталь клинков и стволов словно дымилась на фоне синих и красных цветов ковра. Конская сбруя, плети, бурки и башлыки на стенах были, как и оружие, самой лучшей работы.

Низкий стол был всегда застелен чистейшей белой скатертью, а на широких черных скамьях лежали шитые подушки. В красном углу на почетном месте сияла икона великомученика Евстафия Плакиды в дорогом окладе. Святой покровитель пластунов замер перед оленем, вышедшим к нему из леса, между рогами которого пылал в лучах закатного солнца Христос, распятый на кресте.

Далеко не в каждом станичном доме можно было увидеть большой шкаф красного дерева с книгами по медицине, военному делу, журналами по разным отраслям знания, в том числе и на французском языке. На его верхней полке стояли небольшой телескоп и астролябия.

На скамье сидел Яков. Одна штанина у него была закатана, нога покоилась в медном тазу с теплой водой. На коленях перед Яковом стояла казачка лет тридцати с небольшим. Ее жгучая, яркая красота была разлита не только в синих глазах, точеных чертах лица, очертаниях шеи и плеч, но и в каждом движении ее руки, которая сейчас губкой промывала глубокую ссадину на ноге сына, в черной косе, опустившейся на пол и казавшейся еще темнее на фоне белой кожи. Это была Ольга, мать Якова и жена Били.