Бикфордов час - Сергей Самаров Страница 39

Естественно, вход был со стороны позиций основных «укропских» сил. Но это был даже не вход, а простой лаз, вырытый под срубом, и, видимо, укрепленный поверху каким-то щитом. С точки зрения безопасности все продумано было верно. Пока ты пытаешься пролезть внутрь через лаз, тебя обязательно пару раз прикладом по голове стукнут, а потом за уши и внутрь втащат. Наверняка там еще и какая-то примитивная сигнализация установлена, типа куска проволоки, на конце которой висят консервные банки. Заденешь проволоку, банки зазвенят и разбудят пулеметчиков. Система сигнализации не нова. Ее использовали разные воюющие стороны еще в годы Первой мировой войны. Хотя, может быть, и раньше.

Я прислушался. Показалось, откуда-то доносится голос. Голос и в самом деле доносился. Из-за сруба. Слабый, едва различимый. Разговор был односторонним. Несколько раз прозвучало слово «матуся» [28]. Значит, солдат разговаривал по телефону с домом. В такой момент даже гранату за сруб бросать, как мне казалось, неприлично. Да и вообще идею с гранатой я сразу и давно отбросил. Осколки могут повредить пулеметы. Значит, следует как-то разделить четверых пулеметчиков на пары, чтобы справиться с ними без шума и без выстрелов. Конечно, с плохо подготовленными солдатами можно справиться и с четверыми. Но кто-то из них может в неподходящий момент выстрелить. Конечно, если внешний сруб, как я прикинул, имел размеры пять на пять метров, то внутренний должен быть скорее всего четыре на четыре метра или даже три на три. В такой тесноте стрелять – почти наверняка есть возможность в своих попасть. Но с перепугу они могут и стрельбу открыть. Парни-то подготовлены, думается, как вся «укропская» армия, кое-как. Я пощупал рукой вокруг себя, нашел подходящий камень и перебросил его через пулеметную точку. Камень загремел по откосу, покатился.

– Гей, хлопцi, там хтось… Мама, я пiзнiше передзвоню…

Часовой, видимо, отключился от разговора.

– Так, подивися… – раздался сонный голос от противоположной стены.

Дальше разговор шел осторожным шепотом. До меня донеслись еще какие-то звуки. Но очень невнятные. Вообще-то я умел по звукам в большинстве случаев определять действия. Только сейчас определить ничего не удалось. И я повторил фокус с камнем. И почти сразу брякнул металл. Потом послышалось тяжелое дыхание под стеной. Кто-то выбирался наружу. Отважный человек, надо сказать. Мог бы со стены посмотреть. Но новый звук подсказал мне, что второй как раз со стены и смотрел. И магазином автомата, когда забирался на стену, ударился о бревно.

Любопытствуя, я отошел на несколько шагов, и залег. Лежачего в такой темноте заметить несравненно труднее, чем стоящего. Тем не менее на всякий случай я приготовил «НРС-2». Чтобы иметь хоть что-то против автомата «укропа». Использовать пистолет не хотелось – слишком шумно для человека, желающего перебраться через линию фронта. Но и своего противника я тоже имел в виду. Если ему вдруг захочется пострелять, моя задача этого не допустить. Коренастый широкоплечий «укроп», абсолютно лысый и даже сияющий своей лысиной в ночи, выбрался из-под стены с жутким шумом в собственных дыхательных путях. Курил, наверное, без передыху или даже во время передыха тоже курил. Меня он не видел, но, перехватив автомат, как вилы, стремительно ринулся в пробежку вокруг пулеметной точки. Решимости «укропу» хватило бы на целый батальон. Мне оставалось только надеяться, что сопровождающие меня батальонные разведчики за короткое время не научились ползать быстро. И не попадутся на глаза яйцеголовому «укропу». Надежды мои оправдались во многом и благодаря его торопливости. Казалось бы, он только-только за одним углом скрылся, как уже пробкой из бутылки шампанского вылетел из-за противоположного угла. Так быстро бегать можно только со страху. И увидеть во время такой пробежки ничего невозможно. Однако как оказалось, я был прав относительно страха и не прав относительно того, что можно увидеть. Яйцеголовый что-то увидел. Он присел за углом на одно колено. И приготовил автомат. Щелкнул, опускаясь, предохранитель, лязгнул затвор. Автомат смотрел в темноту в ту сторону, откуда должна была подползти правая группа батальонных разведчиков. От меня до пулеметчика с автоматом было метров восемь. Я поднял стреляющий нож, перевел затвор в боевое положение, прицелился в круглую, сияющую в ночи голову и плавно нажал на спуск. Звук выстрела «НРС-2», с точки зрения разведчика и диверсанта, идеален. Пальцами можно щелкнуть громче. Автомат, вывалившись из рук пулеметчика, тоже звякнул громче. Даже тело его издало при падении более громкий звук. А виной всему патрон «СП-4», имеющий собственный поршень, который и выталкивает пулю. Сам же поршень, уткнувшись в сужение гильзы, плотно запирает ее, не позволяя вырваться наружу горячим пороховым газам, которые и являются причиной громкого звука при выстреле. Как гласит инструкция, тренированный спецназовец перезаряжает «НРС-2» за двадцать секунд. Но я лично не встречал такого человека. И виной тут не нежелание тренироваться, а редкость в использовании этого оружия. Я уложился в тридцать секунд. Но этого времени группе разведчиков не хватило на то, чтобы подобраться к стенам пулеметной точки вплотную. И мне захотелось завершить захват пулеметов до того, как они подползут. Захотелось, чтобы это стало местным разведчикам уроком, целью, к которой они должны стремиться, чтобы сравниться со спецназом ГРУ хотя бы частично. Хотя бы с солдатами сравниться. Но для этого недостаточно только участвовать в боевых операциях. Солдаты спецназа ГРУ тоже любят боевые операции, но любят их по-своему эгоистично. Любая операция по физическим нагрузкам десятикратно слабее тренировочных занятий. Это практика показывает. Солдаты это понимали и предпочитали жизнями рисковать, одновременно отдыхая. И потому, например, во время командировки на Северном Кавказе я старался солдат не сильно утомлять. После этого они сами рвались в командировку. Рвались не для того, чтобы убивать бандитов и террористов, а для того, чтобы от занятий отдохнуть. Но по возвращении в родные казармы все начиналось сначала…

* * *

Не выпуская нож из рук, я просто неслышным шагом обошел половину сруба. Использовал при этом уже проложенный яйцеголовым маршрут. Второй боец-пулеметчик, что недавно, воркуя, разговаривал по телефону с матерью, по моим понятиям, должен был смотреть в сторону позиций Донецка с пулеметом или с автоматом в руках и в нервной истеричной готовности начать обстрел всего, что движется в темноте. Но у человеческого организма есть такая способность – если присутствует нервное напряжение, человек способен адекватно реагировать только на ту угрозу, которой он ждет, к встрече с которой он готов. А любая другая угроза, как правило, вызывает у человека замешательство.

Внешний сруб пулеметной точки был высотой около полутора метров. И мне не представляло труда запрыгнуть на него. Причем запрыгнуть можно было в любом месте. Но это могло дать возможность второму пулеметчику обернуться в мою сторону вместе с пулеметом. И дать очередь. И потому я пошел другим путем. Я обошел пулеметную точку от задней стены до передней. Естественно, шел пригнувшись, поскольку мой рост сто семьдесят восемь сантиметров выдавал бы мои передвижения даже ночью. Выглянув из-за угла, я сначала почувствовал сигаретный дым, потом увидел ствол ручного пулемета, что высовывался над срубом так, что видна была даже большая пулеметная мушка. Это значило, что сошки пулемета стоят на самом краю бревна. А бревно ведь круглое, и сошки легко могут соскользнуть. Сделав, все так же пригнувшись, пару шагов за угол, я присел глубже, протянул руку. Ухватившись пальцем за сошку, сдернул ее за край. Пулемет звякнул металлом, но не упал. Стреляющий нож уже был зажат в моей руке. Чьи-то другие руки приподняли «РПК» и поставили сошки снова на бревно. Человека мне видно не было. Я повторил свою игру с сошками. Снова сдернув их. Кто-то там, внутри сруба, грубо выматерился. Потом закряхтел, протянул руку и стряхнул пепел с сигареты чуть не на мое лицо. Мне такие действия показались просто оскорбительными. Я легко вычислил, что насыпь там, внутри сруба, должна быть достаточно высокой, если человек так легко протягивает руку и стряхивает пепел. Видимо, стреляют со стены обычно, стоя на коленях. И, быстро ухватив за рукав, помог пулеметчику перевалиться через борт-стену прямо мне под нож. Стрелять я не стал, только нож в горло воткнул, чтобы пулеметчик не успел крикнуть. Я же успел мысленно отметить, что этот тип уже никогда не позвонит своей матери, как я никогда не позвоню отцу. Осознавать это было и горько, и больно. Но вины своей я не чувствовал, поскольку этот противник был вооружен и готов был меня убить, готов был лишить мою мать возможности услышать мой голос. Пуля в стреляющем устройстве ножа была готова к использованию. Выстрел мне был необходим еще и для другого. Я не забыл, что внутри сруба находятся еще два пулеметчика. Если они не спят, то падение товарища должно было бы их если не рассмешить, то хотя бы заинтересовать. Интересно же посмотреть, что человек сломал себе, когда полетел кувырком. Но никакого звука с той стороны не последовало. А я готов был уже выстрелить в того, кто выглянет. Но отсутствие любопытства у двух оставшихся в живых пулеметчиков я принял за приглашение, сначала приподнял голову, выглянул, посторонних голов не увидел, положил руки на верхнее бревно и неслышно запрыгнул на стену, которая, как я и предполагал, была насыпной, земляной, и с двух сторон поддерживалась срубами. Еще не спрыгнув внутрь пулеметного поста, я уже увидел двух пулеметчиков. Один из них сидел, зевал и потягивался. Второй спал на боку, втянув руки в рукава бушлата и вжав голову в плечи. Зевающий увидел меня чуть позже, чем я его. Наверное, он увидел и то, как я повернул в его сторону рукоятку «НРС-2». Выстрела опять не было слышно. Пуля вошла прямо в зевающий рот. Дальше последовал прыжок, удар ножом, и последний противник не мучился от страха, ожидая удара, потому что умер во сне.