Мгновение истины. В августе четырнадцатого - Виктор Носатов Страница 37

– Вот это радость так радость, – искренне обрадовался Кульнев. – Ну что ж, у нас еще есть время подготовиться к этому важному событию, – озабоченно сказал он и, строго взглянув на дворецкого, добавил: – Два дня даю тебе, и чтобы дом сиял, как ясно солнышко!

– Дык, Афанасий Денисыч, дворовых маловато. Девок сенных надобно, да поваренков, да баб и мужиков для прочей хозяйской надобности.

– Дам! Не журись. Сегодня же обяжу старосту выделить сколь надобно людей. Сам подберешь сенных девок. Да смотри мне, чтобы одна другой краше были, – строго наказал Кульнев.

– Дык где мне старому девок отбирать, в дому-то забот полон рот. Так что не обессудь, Афанасий Денисыч, не для меня это дело – девок по деревне шукать.

– И впрямь, ты к этому делу явно не подходишь, – согласился управляющий, – для этого я отряжу кого помоложе.

Денис выслушал распоряжение отца отобрать деревенских красавиц в горничные барину без особого энтузиазма. Единственное, что его вдохновляло, – это возможность повлиять на дальнейшую судьбу Дуняши, определить ее в господский дом и тем самым оградить от тяжелой черновой крестьянской работы. Его зазнобушка будет непременно рада его предложению, ведь это позволит им видеться каждодневно. О большем счастье он и не мечтал.

Ранним утром Денис вместе со старостой прошелся по хатам, где его с нетерпением ждали наряженные кто во что горазд молодки, явно наслышанные о цели его визита. В доме Егора-кузнеца, к вящему его удивлению, на предложение пойти в служанки, Дуняша неожиданно для всех ответила категорическим отказом.

– Якая з мини служница? – сквозь слезы обратилась она к отцу. – Я бильше звикла в кузгице помагати, ниж комусь прислуговати.

Кузнец, взглянув на дочь, грустно покачал головой:

– Так, що ти дочка, так все життя, як и я будеш робить у кузни. Ну вже немає. Краще йди в двирню. Там и одягаються чистише. И корматся краще. Ось моє останнє батькивське слово!

– Але у мене нимае ничого краше ентого сарафана, – как последний аргумент невозможности идти в служанки она указала на свой повседневный наряд, лучше которого у нее не было, и вопросительно взглянула на отца.

Прокопий-кузнец развел руками.

– Грошей на красную материю немае, – откровенно признался он, виновато глядя на старосту.

– Ничо! Мы енту хвигуру облачим подобающе, – оценивающе взглянув на зардевшееся от чужих взглядов лицо молодухи, сказал староста, – кабыть крестный я тоби али кто? Пийшли до дому.

Крестная, Никаноровна, дородная супруга старосты, узнав о трудностях крестницы, сразу же полезла в сундук, стоящий под образами.

– Копила донечке мойой, в приданное, да не понадобилось. Богатого жениха бог послал. А тебе Дунюшка, в пору будет, – нараспев говорила она, вытаскивая на свет божий сарафан. Встряхнула как следует и раскинула перед девушкой.

– Хорош?

У Дуняши аж дух перехватило. Такого сарафана она в жизни еще не видела. Ну просто глаз невозможно от него отвести. Подол красной китайкой обшит. А спереди от самого верха до самого низа – пуговки блестят. Круглые, будто ягодки золотые. А чуть стукнутся одна об другую – звенят.

– Ох, Царица небесная, – всплеснула руками Дуняша, – краше сарафана я не видала, мамка моя, крестненькая…

Эти слова вызвали у старостихи скупую слезу, и она вновь начала рыться в сундуке. Вытащив оттуда атласную лазоревую ленту, поднесла ее к девичьей косе.

– Здесь ладно будет, – сказала она, вешая на плечо молодки ленту. Да прежде чем одеваться, сбегала бы ты, девка, до речицы. Лицо да руки получше отмой, – добавила она и подала Дуне рушник, желтыми петухами вышитый.

– Вот теперь ты, голубка моя, стала еще краше, – сказала Никаноровна, пытливо взглянув на раскрасневшуюся от бега и лобзания с холодной речной водой девушку. Чуть приметно улыбнувшись, она строго стала крестницу уму-разуму учить.

Бывалый человек старостиха. Девкой она была взята в дворню. Начинала поваренком, потом дослужилась до горничной при старой барыне, матери Евгения Евграфовича. Все знает наперечет. И что делать надобно. И чего делать нельзя. И как при господах ходить следует. И какой им поклон надобно отдать. И чтобы глаза без толку не пялить. Много всего наговорила она своей крестнице.

Дуня понятливо кивала головой, но думала о своем. Подойдет ли ей по фигуре сарафан, а самое главное – понравится ли она в этом наряде своему голубку сизокрылому – Денисушке.

Сарафан пришелся в самый раз. Денис, взглянув на нее, разодетую по-городскому, смутился, покраснел, смотрел во все глаза, не отрываясь, словно боясь упустить ее взгляд.

Никаноровна самолично заплела Дуняше косу, в которой радугой переливалась атласная лента, и, отойдя на шаг, удовлетворенно произнесла:

– Вот теперь почти что порядок. Только ноги босы.

Она сняла с печи еще новые лапти и протянула их смущенной от такого внимания девушке.

Поклонилась Дуня крестной в пояс, из избы на улицу вышла. Павой ступает, то и дело охорашивается и ног под собой от радости не чует. Ей уже мало было того, что рядом идет, удовлетворенно пощипывая бородку, отец и явно плененный ее красотой Дениска. Велико желание, чтобы кто-нибудь из деревенских на нее глянул – на такую разряженную. И, как бог послал, навстречу – Фекла. Увидела Дуню, головой покрутила, всплеснула руками:

– Фу-ты, ну-ты! Кака ты красива та ладна. Кто это тоби стилько цацок накупил?

– Дак мене в служницы староста посылайе…

– Ой, глядий, молодица, кабы младый барин на тоби око не положил, – сочувственно покачала головой она.

Ранним утром под предводительством старосты у крыльца господского дома собралась стайка деревенских молодок. Все ждали выхода старика Аполлинария, который должен был самолично назначить кого в верхние покои, кого в людскую, а кого и на хозяйский двор. Конечно же, всем девкам хотелось попасть в палаты, где их ждала легкая, непыльная работа. Для такого случая они надели свои самые праздничные наряды. У одних были цветастые платки на головах, у других – девичьи повязки, вышитые шелками, а у Феклы – высокий венец, бисером разукрашенный, который она, по всей видимости, достала из бабкиного сундука.

Несмотря ни на что, Дуне казалось, что краше ее ни одна девушка не наряжена. Атласная лента в косе, да золотые пуговки-то на сарафане – разве не загляденье? И вместе с тем ее жуть брала при одной мысли о том, что скоро, очень скоро она сменит стены отчего дома на белокаменный дворец, возвышающийся над Осколом-рекой в окружении тенистых парков и садов. А в самом деле, разве могут ее, такую хорошенькую, наряженную во все самое красивое, не заметить и не определить в горничные, а отослать в помощь господскому повару или, хуже того, на задний двор. Нет и еще раз нет. Она и мысли об этом не допускала.

Молодки тихо переговаривались, то и дело бросая любопытные взгляды на высокое крыльцо, в ожидании дворецкого. Вскоре двери дома распахнулись, и на крыльцо вышел сам управляющий имением Кульнев.