Операция "цитадель" - Богдан Сушинский Страница 37

Хотя почему он опять должен выпрашивать для себя полномочий?! Настанет ли время, когда его, Скорцени, полномочия будут определяться не конкретными лицами, а высшими интересами рейха?.. Но если в данном случае фюрер предоставит их, то сможет убедиться, что ровно через две недели ситуация в Будапеште изменится. Коренным образом изменится — в этом он может не сомневаться.

— Штурмбаннфюрер Скорцени, — словно бы внял его волевому призыву Гитлер. Он поднялся и все поднялись вместе с ним. — Надеюсь, вам уже ясно, почему я пригласил вас сюда?

— Так точно, мой фюрер.

Это стало ясно не только Скорцени. Все вдруг поняли: то, что произносилось в этом кабинете до сих пор, можно считать всего лишь прелюдией. Главное действие развернется только сейчас.

— Вам придется направиться в Будапешт.

— Я готов, мой фюрер, — спокойно, обыденно произнес Скорцени. В словах его чувствовалась внутренняя, глубинная уверенность в том, что ситуацию все еще можно спасти. А главное, он знает, как это сделать.

— Верю, что готовы. К счастью, в рейхе все еще остался один человек, в готовность которого отдать жизнь за Германию я все еще по-настоящему верю.

— Когда прикажете отбыть?

— Немедленно.

Все с удивлением посмотрели на фюрера, затем — с сочувствием — на Скорцени, который тоже был ошарашен таким поворотом событий, однако виду не подал.

— Яволь, — с явной лихостью в голосе произнес он. И в какое-то мгновение Гитлеру показалось, что штурмбаннфюрер действительно повернется сейчас кругом и прогромыхает сапогами к выходу.

— Нет, вы получите письменный приказ, — поспешно уточнил он. — А прибыв в Будапешт, сами решите, как поступать. И на месте разберетесь в том, что там происходит.

— Так точно, мой фюрер.

Скорцени уже было знакомо стремление Гитлера всячески вуалировать в общем-то довольно четкие в сути своей приказы и распоряжения. Он прекрасно помнил последнее напутствие фюрера перед операцией по освобождению Муссолини: «…Если вы потерпите неудачу, к моему большому сожалению, я буду вынужден вас дезавуировать. Дело будет представлено так, будто вы действовали под собственную ответственность, в обход высшего руководства. И вам придется испытать на себе все возможные последствия акта неповиновения и безрассудства. Думаю, что вы понимаете, почему я вынужден буду, хотя и скрепя сердце, наказать вас в случае неудачи…»

Возможно, не дословно. Но звучало приблизительно так, именно в таком ключе.

Однако сейчас не время предаваться воспоминаниям. Скорцени понимал, что в случае неудачи в Будапеште его тоже попытаются «дезавуировать», не боясь при этом основательно насмешить весь мир. Это ж надо: нашелся майор, который по собственной инициативе, ради собственного удовольствия одних вождей-правителей освобождает, других, наоборот, арестовывает!

— Но по прибытии сразу же проинформируйте меня, что там в действительности происходит, — все еще сомневался фюрер, верно ли он поступает, решаясь на переворот в Будапеште.

— Я внимательно изучу все, что происходит сейчас в Будапеште. Мои донесения будут убийственно правдивыми.

— Но, повторяю, все следует делать быстро. Как только вы поймете, что регент настроен и впредь нарушать свои союзнические обязательства, сразу же готовьте захват городской крепости, с резиденцией регента и всеми министерствами, которые там находятся. А захватив, вплоть до особого распоряжения, считайте себя ее комендантом.

— Захват Цитадели я буду готовить с первого дня пребывания в Будапеште, мой фюрер, — невозмутимо уточнил Скорцени и, глядя на его абсолютно спокойное, преисполненное холодного цинизма лицо, Гиммлер невольно вздрогнул.

Он вдруг почувствовал, какую огромную власть, пока еще, слава Богу, не в империи, но уже над самим фюрером, приобретает этот диверсант после каждой новой операции. И не исключено, что во время одного из заседаний фюрер поймет: только такой, решительный, храбрый, удивительно везучий парень и должен возглавлять войска СС. А это его, Гиммлера, крах. Не хотелось бы ему дожить до этого дня…

«Не хотелось бы, чтобы до этого дня дожил… Скорцени, — вкрадчиво уточнил для себя Гиммлер. — Так будет справедливее».