Мгновение истины. В августе четырнадцатого - Виктор Носатов Страница 35

– Вот это да!

– Вот это настоящий полководец!

– Настоящий герой, – послышались отовсюду возгласы офицеров.

– А вы знаете, что этот ваш герой после захвата Дрездена попал в опалу и был отлучен от войск? А все потому, что не выполнил предписания вышестоящего командования не брать город, а только подготовить торжественное его взятие генерал-адъютантом Винценгероде, любимцем императора…

– Все это правда, господа, – откровенно признался Баташов, – но император вскоре простил его, и Денис Васильевич потом еще не раз показал свои полководческие таланты…

– И не только полководческие, – добавил Казакевич.

– Ну что, удовлетворен таким ответом? – повернулся к гвардейцу корнет Сорокин. – А вот скажи-ка нам, братец, чем может похвастаться твой лейб-гвардейский полк?

Не найдя, что на это ответить, гвардеец заторопился к выходу.

Проводив его долгим, пристальным взглядом, Баташов, обернувшись к окружившим его офицерам и указывая на лежащую на кровати газету, пестрящую жирными призывными заголовками, доверительно сказал:

– Я сегодня, откровенно признаться, думал, что выпуск наш пройдет буднично, без фанфар и парада. Ведь что ни говори, а на Отечество наше война надвигается. Страшная война… И знаете, я был искренне удивлен не тому, что наше производство в офицеры будет ускоренным. Это было ясно как божий день. Я был искренне удивлен тому, что император, несмотря ни на что, не манкировал вековую традицию лично приветствовать офицерское пополнение. Все происходило так торжественно и величаво, словно в былые времена, что я вдруг всей душой и сердцем понял, что с сегодняшнего дня для меня Бог, Царь и Отечество – единое целое, словно божественная Троица. Я понял, главное, что с таким императором нас никогда и никто не победит…

– Да здравствует император!

– Да здравствует Россия!

Неожиданно офицеры в едином порыве торжественно и величаво запели гимн:

Боже, царя храни, Сильный, державный, Царствуй на славу нам, Царствуй на страх врагам, Царь православный. Боже, царя храни!

Боже, царя храни! Славному долги дни Дай на земли! Гордых смирителю: Слабых хранителю, Всех утешителю – Всё ниспошли!

Перводержавную Русь Православную Боже, храни! Царство ей стройное, В силе спокойное, – Все ж недостойное, Прочь отжени!

О, провидение, Благословение Нам ниспошли! К благу стремление, В счастье смирение, В скорби терпение Дай на земли!

С последними словами гимна в бараке наступила звенящая тишина. Офицеры продолжали стоять по стойке смирно, готовые в едином порыве тотчас же рубить, крушить в хузары всех, кто посягнет на любимое Отечество. У многих корнетов на глаза набежали слезы, и они, чтобы скрыть эту свою слабость и сентиментальность, быстро-быстро заморгали глазами, зашмыгали носами. Но никто не обращал на это внимания. Все смотрели на Баташова. Все ждали от своего любимца и курсантского командира тех необходимых слов, которые не говорят на парадах и высочайших смотрах.

– Господа, товарищи и друзья мои! В этот долгожданный и незабываемый для всех нас час производства в офицеры я хочу сказать, что сегодня у меня нет роднее и ближе вас, моих юнкерских товарищей. Мы стоим сегодня на пороге войны. Кого-то она призовет сегодня, кого-то завтра, через неделю или месяц. Но мы все как один должны понимать, что никто из нас не останется в стороне от предстоящей схватки. Пусть газетные заголовки кричат о том, что мы шапками закидаем германцев, что война с тевтонами продлится не больше месяца, но мы-то знаем, какой серьезный враг стоит у наших западных границ. И потому должны ясно осознавать, что наше место не в глубоком тылу, а на фронте. Я верю, что все вы, мои дорогие корнеты, не станете искать обходных дорог, а предпочтете прямой путь доблести и чести. А раз так, то мы еще не раз встретимся на этом трудном, но достойном пути!..

– Господин корнет, – неожиданно прервал горячую речь Баташова дежурный юнкер, – к вам вестовой.

– Извините, господа, – виновато промолвил Аристарх и поспешил вслед за юнкером.

На линейке его ждал посыльный в гусарском мундире, с двумя лычками на погонах. Увидев офицера, гусар лихо спрыгнул с коня и, вытянувшись во фрунт, доложил:

– Ваше благородие господин корнет! Вам срочный пакет! – и, вынув из сумки конверт, протянул его Баташову.

– Спасибо, братец, – поблагодарил гусара Аристарх и тут же, сломав печать, вскрыл письмо.

На узкой полоске бумаги было всего лишь две строчки:

«Приказываю в 20.00 явиться в часть.

Командир полка, полковник Нелюдов».

– Как же братец, я за пять часов смогу добраться за тысячу верст отсюда? – обратился он за разъяснениями к гусару.

Тот многозначительно ухмыльнулся в усы.

– Вы не журытесь, ваше благородие. Полк наш вот уже вторые сутки квартирует в Красном Селе. Сейчас их высочество, шеф полка, и его высочество великий князь проводят высочайший смотр.

– А к чему тогда такая спешка?

– Слышал я от господ-офицеров, что ввечеру полк будет грузиться в эшелон и тю-тю, на запад, – многозначительно произнес гусар.

Аристарх огляделся кругом, ища взглядом своего коня, на котором час назад прискакал к бараку, но ни одной лошади вокруг уже не было. Юнкера увели их в конюшню, приближалось время кормления.

Заметив беспомощно брошенный взгляд офицера, гусар лихо крякнув, вспрыгнул на своего буланого и, ни слова не говоря, скрылся за бараком. Через несколько минут он выехал на центральную аллею, ведя за собой коня такой же буланой масти.

– Ваше благородие, этот, я думаю, вам подойдет!

– Скажи-ка мне, братец, как тебя звать?

– Петр Кузьмин я, ваше благородие.

– Еще раз спасибо тебе, Петр Кузьмин!

– Рад стараться, ваше благородие.

– Подожди-ка меня здесь немного. Надо с товарищами попрощаться, – объяснил Аристарх.

– Знамо дело. Надолго расстаетесь вить, – понятливо произнес вестовой.

А в бараке полным ходом шло веселье. Новоиспеченные офицеры по давней училищной традиции спешили увековечить свои имена и кавалерийские части, где им предстояло служить, на стенах и потолке лагерного «дортуара».

– Аристарх, – вскричал, увидев друга, Сорокин, – мы здесь и тебе место оставили. – Он подал небольшой флакон с красной краской и кистью.

– Вот здесь, – подсказал Казакевич, – как раз над твой кроватью.

Со штабной тщательностью Баташов вывел на стене: «Корнет Аристарх Баташов. Н-ский гусарский полк. 1914 год».

Закончив свой нелегкий литературный труд, Аристарх, громко, стараясь перекричать веселый говор, стоящий в бараке, крикнул:

– Господа! Я должен покинуть вас, потому что получил свой первый приказ – в 20.00 прибыть в часть, которая сегодня ночью направляется на запад!