Воздаяние храбрости - Владимир Соболь Страница 35

Валериан, с трудом оторвав взгляд от карты, кивнул.

– Встречались. Только служили в разных полках. Я – александриец. Он как будто из белорусских гусар. Человек храбрый, офицер толковый. Только вот здешних мест вовсе не знает.

– А это ему подскажут, – снова зарокотал Ермолов. – Тот же Северсамидзе и Муравьев. Мне сейчас нужно, чтобы человек там стоял решительный. Я бы Муравьева поставил, но ведь нельзя – Северсамидзе обидится. Почему, мол, из двух равных выбрали не его, а другого. А тут прислали человека со стороны да еще старшего чином. Вроде бы никому не обидно. А решительность гусарская там многого стоит. Батальон херсонцев нам пришлось передвинуть к Акстафе, перекрывать шоссе от Гянджи. И тут же через перевал курды сунулись, сотен двенадцать. Северсамидзе проморгал. Так эти разбойники две колонии вырезали – греческую и немецкую. Кого на месте прикончили, кого с собой увели. Теперь продадут в Турции, так что и не отыщешь.

Ермолов замолчал и засопел сердито. Колонии, особенно немецкие в Закавказье, были одной из любимых его идей. Он верил и других уверял, что именно европейцы с их пристрастием к порядку и кропотливой работе смогут преобразовать этот край. Теперь же и эта постройка рушилась на глазах. Он втянул воздух, словно всхрапнул, и добавил громче:

– Сотни людей погублены и где?! В полусотне верст от Тифлиса! Еще так простоим, так они у нас под окнами станут добычу хватать!

Он понизил голос и повернулся к Мадатову:

– Я слышал, что и твое имение не пощадили.

Валериан молча кивнул и засунул пальцы за воротник, где мундир вдруг сдавил ему горло. Но, решив, что промолчать было б невежливо, ответил:

– Перебили моих людей, разграбили и сожгли дом. Коней я выращивал, половину сожгли с конюшнями, половину забрали. Это не армия, Алексей Петрович, это – орда. Им не земли нужны, а добыча.

– Я то же самое пытаюсь объяснить Петербургу, – вскипел снова Ермолов. – Дело ведь не в Талышинском ханстве и не в царевиче Александре. Не в Гянджинском ханстве и не в Ширванском. Им нужен лишь повод. Да еще уверенность, что их больше раз в десять. Нет, господа, им не стеклянные кровати надобно дарить, а сосновые! Картечь и штыки – вот язык, который они лучше всего понимают!.. Ну да мы отвлеклись. Продолжай, Алексей Александрович.

Вельяминов совершенно невозмутимо продолжил свой рассказ прямо с места, на котором его перебили:

– Главную же опасность представляет для нас Карабахское направление. Провинции возмутились. К сожалению, как мы сейчас видим, спокойствие их было по большей части внешнее. До тех пор пока военный правитель готов был усмирить любой бунт шашкой, пулею и штыком, внутренний враг ничем себя не оказывал. Как только в пределах видимости образовалась другая мощная сила, недовольство вспыхнуло и распространилось подобно пожару…

Генерал-майор князь Мадатов, военный правитель трех Закавказских провинций, нахмурился. Но быстро понял, что Вельяминов и не пытался его уколоть, а только лишь сообщал известные ему факты. Начальник штаба Кавказского корпуса вообще редко замечал чужие эмоции. И повторял частенько, что его интересуют дела, а не люди. Но все-таки Валериан сознавал, что он отвечает за спокойствие в Закавказье, а потому посчитал нужным ответить:

– Армяне, евреи, грузины остались верными российскому императору. Бунтуют мусульмане. Они считают, что персы им ближе. За них я отвечать не могу.

Ермолов заворочался в своем кресле.

– Татарам и у меня веры нет. Все клятвы и обещания их – пустое. Аллах не слышит клятвы, данной перед неверными, – вот в чем убеждает их каждый день мулла. Но с другой стороны – и они тоже подданные Российской империи. Надобно, стало быть, и для них искать место. Ну да это уже после войны…

Он, показалось Валериану, хотел еще что-то добавить, но умолк и только показал Вельяминову глазами на карту.

– Бунтуют три провинции – Ширванская, Шекинская, Карабахская. В Елизаветполе – столице бывшего Гянджинского ханства – вырезали всех русских, оставшихся в городе. Две роты капитана Шнитенкова едва не попали в засаду, но сумели прорваться. Две немецких колонии – Анненфельдская и Елениндорфская – погибли.

Ермолов привстал было, открывая рот, но Вельяминов предупредил вопрос командующего.

– Случилось это позавчерашней ночью, Алексей Петрович, но сведения верные. Получены из трех разных источников.

Ермолов даже не сел, а рухнул обратно в кресло. Зато поднялся Мадатов, обогнул стол и приблизился к карте.

– Не поспешили гянджинцы? Персы еще, кажется, далеко.

– Персы уже в городе, князь. Амир-хан-сардарь и сын Аббаса – Мамед-мирза ведут авангард армии.

– Численность?

– До двенадцати тысяч.

– Главные силы?

– Осаждают Шушу.

– Зачем?

Первый раз за все время, что Валериан знал Вельяминова, Алексей Александрович затруднился с ответом. Зато зарычал Ермолов. Он уже успел оправиться от удара, нанесенного сообщением начальника штаба, поднялся на ноги и стал возвышаться над своими помощниками по меньшей мере на голову.

– Я тебе отвечу, Мадатов. Только дуростью возможно объяснить это решение. Или же страхом. Конечно же, им надо было блокировать крепость, оставить небольшой арьергард, а главные силы выводить на равнину и прорываться сюда по дороге прямо к Тифлису. И мы уже ничего сделать не смогли бы… Перебросить отряд Давыдова, поставить заслон? Так ведь тут же Гуссейн-хан Эриванский начнет двигаться прямо от Гокчи. И нам путь один – уходить перевалами за Кавказский хребет. А это значит – поднимутся Дагестан, Чечня, кабардинцы с черкесами. Это мы не просто сражение проиграем, это мы – какую территорию отдадим!

Ермолов приблизил к карте обе огромные свои ручищи, заключив между ними часть земли, что готова была отделиться от государства Российского.

– И ведь не мусульмане здесь обитают. А грузины с армянами! Сколько они надежд возлагали на нашу помощь! А теперь, выходит, мы опять их бросим!

– Один армянский мудрец, – сказал Валериан негромко, – мне люди говорили – написал в своей книге: благословляйте приход русских.

– Вот видишь, Мадатов, нам уходить отсюда никак невозможно. Да и не уйдем – выстоим! Ох, какую ошибку сделал ты, шахский сын! Нет, Аббас-Мирза, рановато тебе на трон. А что же Амир-хан молчал? Нет, господа генералы, это не глупость, не промах. Это – извольте почувствовать, – страх! Боится Аббас-Мирза, что снесет Реут его заслоны и ударит по-хорошему в спину. Боятся они нас, опасаются, и никакой Назимка им храбрости не прибавит. Нет, не божеским велением, а только нашим умением справимся!

– Я имею в виду, Ваше превосходительство… – тем же ровным голосом продолжал Вельяминов; только обращение по чину выдавало его недовольство очередным сбоем в докладе. – Я предлагаю выставить заслон на дороге от Елизаветполя. Авангард, даже сильный, все-таки не главные силы. Остается надежда искусными маневрами задержать противника, задержать его, пока мы не соберем у Тифлиса достаточно сил. И вам, князь, как раз предлагается командовать этим заслоном.