Под чужим именем - Валерий Горшков Страница 35

В молчании миновав длинный коридор с анфиладой комнат, троица приблизилась к огромным белым дверям. Егор жестом предложил гостям подождать, а сам юркнул за дверь, для того чтобы через несколько секунд вынырнуть обратно и, распахнув дверь на всю ширину, приглашающе отступить в сторону со словами:

– Папа ждет.

Ботаник обернулся к Славе и подмигнул:

– Все будет хорошо. Вот увидишь. Пойдем, – и первым шагнул за порог.

То, что предстало взору Корсака внутри, заставило Славу побледнеть. Словно он только что увидел перед собой живой труп. Привидение. Не веря своим глазам, Корсак дважды быстро открыл и закрыл глаза, словно желая избавиться от галлюцинации. Но та и не думала исчезать!

За огромным столом, покрытым скатертью, сидел и что-то быстро писал на листе бумаги сильно постаревший, осунувшийся, абсолютно поседевший, но еще вполне узнаваемый с первого же взгляда Государь Император Николай Второй! Покойник! Расстрелянный два десятилетия назад вместе со всей царской семьей в Екатеринбурге! На государе была надета старенькая офицерская форма – полевая гимнастерка без погон. На ногах – короткие, надраенные до блеска сапоги. В стоящей на столе хрустальной пепельнице медленно вилась ароматным дымком едва прикуренная папироса. Тихо раскачивался, отсчитывая бег времени, медный маятник втиснутых в угол лакированных напольных часов. Скрипело по бумаге, с периодическим стуком макаясь в чернильницу, стальное перо.

Бред какой-то, подумал Слава, чувствуя, как его сорвавшееся в галоп сердце едва не выпрыгивает из груди. Быть такого не может. Мертвецы не воскресают. А что касаемо переселения душ, так в теле дальневосточного вора по прозвишу Ветер эта самая незримая субстанция поселилась еще в ту пору, когда растрелянный большевицким трибуналом Николашка Кровавый пребывал в добром здравии… Господи, о чем это он вообще?! Какие души?! Это же маскарад, цирк, служащий одной-единственной цели – произвести первое впечатление на гостей. Иначе и быть не может.

– Браво! Браво, Сергеич, – расплылся в улыбке Ботаник, хлопая в ладоши и укоризненно качая головой. – Умыл, право слово! Сходство с оригиналом просто абсолютное! И мундир, и сапоги. Только погон полковничьих не хватает. Откуда идея такая – под царя закосить? Сам придумал или подсказал кто? Колись по старой дружбе.

– Сам, кто же еще. – Бросив в подставку не нужное более перо, Ветер с широченной улыбкой поднялся из-за стола и шагнул навстречу гостям. – Как только бороду отпустил, так все ребятки мои сразу и обомлели – вылитый, говорят, царь-батюшка. Жмурик. А я и не подозревал, что так на него похож. Вот и распорядился, чтобы Порфирий мундирчик мне добыл… Здравствуй, Леон. Рад тебя видеть. Давненько не видать тебя было.

– Давно…

– Все на коньке-горбунке своем пыль столбом поднимаешь?

– Поднимаю, брат.

Вор крепко обнялся с Сомовым. Тиская друг друга, мужчины троекратно обозначили поцелуй по старинному русскому обычаю. Отстранились.

– Кто это с тобой? Уж не сын ли? – Серегей Сергеевич только сейчас пристально посмотрел на Славу, окинув его взглядом с головы до подошв. Добавил с ясным без перевода смыслом: – Надеюсь, Леон, ты знаешь, что чужие в моем доме долго не живут.

– Я всегда знаю, что делаю, Ветер. Это Слава Корсак. Мой бывший студент. Я тебе о нем рассказывал, – приобняв парня за плечи, представил спутника Сомов. – Дело у нас к тебе. На миллион империалов, золотом.

– Золотом – это хорошо, – кивнул, ухмыльнувшись в бороду, хозяин Гатчины. – Это настоящие деньги. А бумажками нынешними я скоро нужник обклеивать начну. От скуки. Товар мой нынче в цене. Значит – и я не внакладе…

Сергей Сергеевич долго не сводил со Славы глаз. Словно прощупывал, каков парень там, внутри. Есть ли в нем, под жилистой телесной оболочкой, несгибаемый стальной стержень. И стальные яйца.

– Помню, был разговор, – наконец сказал вор, протягивая Славе руку.

Корсак сжал ее, горячую и сухую, крепко, но не слишком. Так, чтобы показать: я хоть и не твоего поля ягода, но не дрожу, как лист осиновый, перед авторитетом.

– Стало быть, это тот самый самоучка и есть. Напарник твой по мордобитию узкоглазому… Что-то мальчонка шибко бледный. И прихрамывает на левую ногу. Случилось чего, Леон? Или у меня после утрешней понюшки кокаина до сих пор с глазами беда?

– Случилось, Ветер. И много. Без коньяка с лимоном не разобраться.

– Ну, тогда милости пора в «Подкову». Там, за ужином, и потолкуем. Егор!!!

Дверь распахнулась. Громила вытянулся во фрунт, ожидая распоряжений хозяина.

– Сбегай на кухню, скажи Ереме, чтобы приготовили стол на троих. Через десять минут спустимся. Ступай.

Двухметровый детина с пудовыми кулаками исчез быстрее, чем появился.

– Присядьте покамест. – Вор указал гостям на стоящий у стены длинный кожаный диван и направился к небольшой двери в противоположной стене простор-ного кабинета. – А я, с вашего позволения, скину, к чертям собачьим, этот маскарад… Эх, поздно я решил бороду отрастить, ети ее мать! Мне б ее, лохматую, году этак в тринадцатом начать отпускать. Глядишь – и нашли бы тему, как за место мудака государя-императора меня в карету его золоченую посадить. А самого Николашку Кровавого… того… в капусту порубать и – в печку. Может, и история России-матушки по-другому бы пошла. Без бед, войн и потрясений. Уж господам бомбистам-социалистам, во главе с Володей, я бы рога бесовские в момент обломал. Под корень. Одним царским указом. Годик всеобщего сырого мяса – а потом снова тишь да гладь. Как думаешь, Леон? Смог бы я соплю Романова на троне заменить и империю от развала удержать али не сдюжил бы? Только честно говори, не лукавь. Ты ведь брат мне.

– Справился бы, – пожав плечами, с хитринкой во взгляде предположил Сомов. – Как пить дать. Только одна проблема.

– Какая? – распахнув дверцу, остановился и обернулся Ветер.

– Жена царская, – улыбнулся Ботаник. – Она ведь в тебе мужа своего ни за что бы не признала. Бабу не обманешь.

– Ерунда, – махнул рукой вор. – Я слышал, Николашка хоть и детей кучу наклепал, в постели мужичонка был хлипкий и слабый. Не жеребец. Я и сейчас могу хряща под шкуру засадить, дай бог каждому прыщавому студенту. А уж двадцать лет назад бабы от меня утром враскоряку уползали. Так что разок царице-матушке по самые помидоры заправил бы, как положено, да с оттягом бы пропорол – минут этак на тридцать – наутро при свите и родных детях признала бы за самодержца! Да еще и причмокивала бы за обе щечки! Ха-ха! Ну, ждите. Я… эта… быстро. Подурачился малость, и будет. И так знаю, что похож. А все равно – не удержался. Как вас в окно увидел – сразу подумал, дай разыграю…

Ветер мягко прикрыл за собой дверь смежной комнаты, ненадолго оставив Сомова и Славу наедине.

– Ну, как первое впечатление? – чуть улыбнулся Леонид Иванович, испытующе глядя на Славу.

– Весельчак, – после секундных раздумий ответил Корсак. И добавил тихо – Не вор – актер просто.