Комбат. За морские заслуги - Андрей Воронин Страница 35

— Возможно, лет через сто роботы полностью заменят человека на поле боя, но сейчас трудные задания способны выполнить только хорошо обученные и физически крепкие воины.

— Золотые слова, Борис Иванович! А в армии компьютерщикам волей-неволей приходится браться за ум, особенно если во взводе попадаются три-четыре спортсмена.

— Которые быстро сходятся из-за одинаковых интересов.

— Абсолютно верно, Борис Иванович. Сходятся и запросто подчиняют себе весь взвод. Ведь один спортсмен, не вспотев, раскидает пятерых компьютерщиков. И те волей-неволей занимаются физподготовкой, некоторые даже тратят на нее свободное время. Итого на выходе получаем настоящих мужчин.

— А хотелось бы на входе, — задумчиво сказал Комбат. — Ладно, мне надо бежать! Всего хорошего, Бог даст, увидимся еще.

Кто-то сказал, что авиаперелет — это удар по нервной системе, за который вдобавок платишь свои деньги. К Рублеву это высказывание имело минимальное отношение. Воздушное путешествие, хотя и очень отдаленно, напоминало ему учебные и боевые вылеты, совершенные за годы службы, а воспоминания о молодости всегда приятны, если не терзать себя мыслями о безвозвратно ушедших годах. Борис устроился в кресле, прикрыл глаза и быстро задремал. Умение спать в часы вынужденного бездействия тоже выработалось на службе. Ведь очень часто после этого следовали бессонные сутки, полные максимального физического напряжения. Для того чтобы их выдержать, требовался отдых.

Чесноков ждал Бориса у выхода из здания.

— Ну, здравствуй, Борис. Наконец мы встретились! Очень рад!

— Взаимно, Гриша! Здравствуй!

Они сели в «опель» Чеснокова, сделанный еще в прошлом тысячелетии. Но автомобиль до сих пор бодро бегал, и в конце пути Комбат не мог понять, отчего немцы говорят: «Бог решил сделать человеку плохо и внушил ему мысль придумать “опель”»? Не ездили они на российских «москвичах» и «жигуленках»!

По прошествии нескольких лет дорога Рублеву совсем забылась, и он узнал когда-то знакомые места, только увидев одноэтажные домишки, а слева, чуть поодаль, голубую ленту реки. Впрочем, за время отсутствия Комбата многое изменилось, и в деревне выросли роскошные дома. Роскошные, естественно, по местным меркам, да и было их всего четыре или пять, но все же признаки роста благосостояния отдельных граждан были налицо. Дом Чеснокова, если Рублеву не изменяла память, остался прежним, только хозяева его покрасили и сделали новое крыльцо. Прежнее было слишком крутым, а у Григория за время, прошедшее с их последней встречи, родился и подрастал внук.

Чесноков указал Комбату на просторную комнату:

— Располагайся, Иваныч, скоро будем ужинать.

Комбат достал из своих запасов бутылку водки.

— Да ты что, Борис, забыл, чем я тебя в прошлый раз угощал? — воскликнул хозяин. — Никакая водка не сравнится с нашим сделанным для личного потребления самогоном.

— Не мог же я явиться к столу с пустыми руками, — парировал Рублев.

Чесноков эмоционально возразил:

— Мог! За то, что ты сделал для меня, хоть тысячу раз.

Он разлил напиток по стопкам. Самогон был практически без запаха, мягкий и пился удивительно легко, как хороший армянский коньяк. Под выпивку заговорили о жизни. Григорий с момента прихода из армии много лет проработал на вредном производстве и, как и Рублев, уже несколько лет был на пенсии.

— Сейчас пенсионерам легче жить. Раньше, бывало, пенсии хватало на пару зимних ботинок, только с реки и огорода кормились, а теперь даже кое-что откладываем. А вот молодым в нашей деревне тяжко приходится. Ты моего сына возьми. Хорошо, что он парень энергичный и малопьющий, как устроился в городе на завод, так до сих пор держится. А его приятели через одного либо сидели, либо сидят. Рабочих мест кот наплакал, устроиться тяжело, а удержаться еще труднее. Стоит раз прогулять без уважительной причины, и немедленно увольняют. А под боком река, как удержаться от соблазна заработать легкие деньги? У нас ведь зарплаты не московские, на производстве люди вкалывают за двадцать тысяч в месяц, а то и меньше. На реке эту сумму выручишь за одну удачную ходку. Только кому везение, а кому небо в клеточку или, того хуже, могильная яма. Моего знакомого, уже зрелого человека, черт попутал. Взял хорошую самку осетра, вытащил ее на берег, а тут инспектор нарисовался. И, понимаешь, жадность человека сгубила. Ему бы наплести с три короба, сочинить, будто увидел в реке сеть и вытащил ее из любопытства. Но не захотел мужик штраф платить и знатную добычу терять. Инспектор вроде один из прибрежных зарослей выскочил и пистолетик держал, как будто орехи им колоть собрался, а моего знакомого Господь силушкой не обидел. Ну и врезал он инспектору от всей души. Тот с копыт, а сзади раздается голос второго: «Руки вверх, иначе буду стрелять!» Короче, повязали мужика, взяли подписку о невыезде. И главное, ему, дураку, сообщили, что после его удара инспектору придется долго лечить сломанную челюсть, а он все равно надеялся отделаться штрафом. Только когда приговор услыхал, понял, что придется идти в тюрьму. А одноклассник моего сына по молодости заделался «мулом». Ты, Борис, знаешь, кто такие «мулы»?

— Кажется, помесь лошади и осла.

— Ошибаешься, это настоящие ослы, только двуногие. Они перевозят в центральную часть России икру, заготовленную неорганизованными браконьерами, так называемыми дикарями. Быть «мулом» дикарей чрезвычайно опасно, ведь большая часть добычи и транспортировки икры контролируется мафиози местного разлива. Они выследили парня, забрали товар и жестоко избили. Думаю, они еще его предупредили, но он не послушался, взял новую партию икры. И исчез. Только через месяц его тело случайно выудили из реки.

— Я смотрю, у вас здесь после моего отъезда ничего не изменилось.

— Ну почему же! Государство полностью остановило добычу осетровых. И по слухам, браконьерские откаты соответствующим чиновникам удвоились!