Федеральный наемник - Владимир Гуркин Страница 34

Джахар проводил нас до выхода из города. Пока мы шли, он мне долго рассказывал про свою нелегкую жизнь, давал советы, в том числе и дельные. Он хорошо разбирался в сложившейся ситуации, поэтому я внимательно слушал все, что он мне говорил, и наматывал на ус. В этом маленьком юрком человечке скрывался весьма плодовитый и живой ум, который не консервировался с годами, несмотря на солидный возраст его обладателя. И я даже обрадовался, что судьба свела меня именно с ним.

Мы простились, я помахал ему рукой, он в ответ сделал тоже самое. Мы направились к сараю, где спрятали машину. Пока мы шли я несколько раз оглядывался на свое воинство и не мог понять: то ли смеяться, то ли плакать. Никогда я еще не выступал в поход в таком странном сопровождении. Это было в самом деле удивительная по разношерстности группа. Священник в длиной сутане, дезертир в полуразорванной форме, женщина в короткой юбке, молодой парнишке в черной шапке, которую считалось модным носить среди боевиков. И наконец ваш покорный слуга в камуфляжной форме, но без единого регалия и знака отличия. Невольно я вспоминал своих парней — живых и мертвых. Какие были великолепные ребята, сколько славных дел мы вместе совершили. И сейчас…

Я снова пожалел, что не избавился от своей команды; с таким хвостом мне никогда не справиться с заданием. Самое удивительное заключалось в том, что я сам не мог понять, почему никак не расстанусь с этой кампанией. И делов-то всего — пойти в другую сторону. Даже «до свидание» говорит не обязательно.

Мы подошли к сараю. К нашему удивлению машину никто не обнаружил. Мы быстро сгребли сено и уселись в автомобиль. В салоне лежали оставленные нами автоматы. Первым к ним потянулся Аслан. Но я не позволил ему прикоснуться к оружию. Кто знает, чем это может кончиться.

Несколько десятков километров мы проехали беспрепятственно. Иногда в сторону Столицы проносились машины с боевиками, но нас они не трогали скорей всего потому, что им было не до нашего автомобиля и его экипажа. На них наседали федералы, и они спешили укрыться в городе.

Внезапно дневную тишину разорвали пулеметные и автоматные очереди. Затем я различил взрывы мин. Впереди дорога поднималась в горы, где находился перевал. Именно оттуда доносились звуки боя. Причем с каждой минутой они становились все интенсивней; накал битвы явно нарастал.

— Надо посмотреть, что там происходит, — сказал я. — Спрячем машину в лесополосе, а дальше пойдем пешком.

Мы поднялись вверх на гору. С ее вершины были хорошо видны окрестности на несколько километров. Бой кипел в низине, которая напоминала чашу. Наша передовая часть угодила в окружении боевиков, которые расположились на окрестных высотах и холмах. И поливали сверху федералов огнем из всех имеющихся у них видов вооружения. А вооружены они были хорошо, вплоть до огнеметов и ракетных установок.

Мы залегли, наблюдая за происходящем. Попавшая в окружении часть была обречена — это я определил сразу. У боевиков было не только численное преимущество — это как раз далеко не самое важное, главное — их позиции были настолько удобны, что они могли расстреливать федералов почти без всякого урона для себя. Какой идиот дал себя так подставить, завел ребят в эту просто классическую ловушку.

Несмотря на солидное расстояние, было видно, как падают убитые и раненные федералы, как постепенно слабеет их огонь. Я взглянул на лежавшего рядом Аслана и увидел на его лице хищное выражение. Он был целиком погружен в эту страшную музыку боя, вся его маленькая фигура рвалась туда, где одни люди убивали других людей.

— Что же нам делать, они же все погибнут. Ну придумайте что-нибудь, Константин Алекссевич, — услышал я вдруг страстный голос отца Бориса.

— Перестаньте городить чушь, — раздраженно проговорил я, — вы отлично понимаете, что мы ничего не можем сделать. Нас просто убьют, как глупых баранов.

— Ну и пусть убьют, я не могу смотреть на все это. — Внезапно священник встал во весь свой совсем не маленький рост и зашагал туда, где постепенно затихал бой.

Его большую фигуру боевики заметили почти сразу, несколько пулеметных очередей взрыли землю буквально в десяти метрах от ног священника. Я понял: следующая очередь угодит точно в цель, у них хороший пулеметчик, ему не надо долго пристреливаться.

Я бросился вперед и повалил отца Бориса как раз вовремя, очередная прилетевшая очередь пронеслась буквально в полуметре над нашими головами и целиком, как когда-то бесы в свиней, вошла в дерево.

Несколько минут мы лежали неподвижно. Затем стали отползать в более безопасное место.

Внутри меня клокотал кипяток ярости. Из-за глупости этого человека мы чуть не отправились на тот свет.

— Запомните, отче, что я вам сейчас скажу: я вас спас в первый и в последний раз. Если вы еще когда-нибудь отправитесь на спасение тех, кого нельзя спасти, я пальцем не пошевелю, чтобы спасти вас. Я не собираюсь ради вас жертвовать своей шкурой. Я не Христос и не намерен умирать за все человечество.

— Простите меня, вы правы. — Отец Борис выглядел смущенно. — Это был порыв души, я не имел право так легко поддаваться ему. Но когда видишь такое и не можешь помочь — в тебе что-то происходит, и ты забываешь не только все вокруг, но и самого себя. Значение собственной жизни сразу куда-то исчезает.

— Это война, здесь такие события будут происходить постоянно, — примирительно произнес я. — Вы должны себя вести с точности до наоборот, чем вам хочется. На войне до постоянно помнить о собственной жизни.

Между тем пока я спасал священника и вел с ним профилактическую работу, бой завершился. Все было кончено, подразделение наших войск — уничтожено. Я ждал, что будет происходить дальше. Обычно боевики в таких случаях спускаются со своих высот, обыскивают трупы. Иногда начинают издеваться над ними. Однако к моему удивлению на этот раз они поступили по-другому. Я видел, что они потянулись куда-то за лес, где судя по всему у них находился командный пункт. Они явно намеревались как можно скорее покинуть поле битвы.

— Пойдемьте, посмотрим что там, может есть раненные, — предложил я, убедившись, что боевики исчезли.

Мы стали спускаться в низину. Зрелице, которое мы увидели, было страшное, огонь был такой плотный, что каждый солдат был буквально изрешечен пулями. Повсюду лежали только убитые: мы насчитали двадцать пять тел.

— Боже мой, какой ужас, они же совсем мальчики- произнесла Ванда. Она была очень бледна.

Внезапно она наклонилась к одному из лежащему.

— Раненный, — радостно воскликнула она.

Мы все кинулись к нему.

Это был сержант с пробитыми ногами. Он был без сознания, с его губ срывались глухие стоны.

Из его полевой сумки мы извлекли бинт. Ванда быстро и ловко стала перевязывать его. Прикосновение к ранам усилило его страдания, и он пришел в себя. Он смотрел на нас, и из его глаз истекала холодным синим пламенем нечеловеческая боль.