Кавказский пленник XXI века - Сергей Самаров Страница 34

Я от природы всегда ориентируюсь в пространстве безошибочно. Во время службы на специальных занятиях мои природные навыки получили развитие и закрепились. И потому я даже в темноте не боялся оставить свою команду в каком-то конкретном месте и потерять их. Не боялся промахнуться и пройти мимо интересующего меня ментовского поста.

Круглая ложбинка глубиной в сорок сантиметров как раз подходила для того, чтобы спрятаться и не маячить, если вдруг появится луна. Трава по краям давала возможность смотреть наружу, оставаясь скрытым для идущего со стороны. Хотя луне появляться было еще рано. Более того, я рассчитывал, что она не появится до моего возвращения. И конечно, до моей встречи с полицейским спецназовцем там, на соседнем склоне. Вернее, до его встречи с камнем, под который он так неосторожно закопался.

— Здесь ждите. И попрошу никого сильно не храпеть. А если уж… Лучше в храпящего не стрелять, а просто дать пинка. Я вернусь быстро.

— Про сигареты не забудь, — вовремя напомнил Ананас, потому что я уже забыл о его просьбе. — И про зажигалку. А то сигареты без зажигалки мне ни к чему.

Расстояние я определил точно, а о направлении даже не задумывался, будучи уверен, что точно попаду туда, куда следует попасть, я всегда умел выдерживать его по своему внутреннему компасу. Выдержал и в этот раз. Но за добрых пятьдесят метров я пошел осторожнее и даже сделал небольшой круг, чтобы подойти к окопу не со стороны бруствера, а со спины. Камень, под которым было вырыто укрытие, я узнал сразу, хотя вблизи он выглядел не так устрашающе, как издали, и, как мне показалось, в земле сидел достаточно прочно. Я даже пожалел, что не взял с собой Ананаса, чтобы найти применение его физической силе.

Но в любом случае, попробовав, я ничего не терял, поскольку имел возможность и без камня напасть на полицейского спецназовца и уничтожить его. Но все же я решил действовать так, чтобы все выглядело естественно, чтобы его товарищи подумали не на меня, а на собственную неосторожность погибшего. Он, как мне показалось, дремал, тихо посапывая во сне. Хотя такое дыхание может быть и просто у курящего человека. Я подкрадывался, не издавая ни звука, а последние десять метров вообще полз со скоростью, ниже черепашьей. Так я перебрался за камень, сначала попробовал толкнуть его плечом и почувствовал, что он поддается, хотя и с трудом. Тогда я просто лег на спину и уперся в него двумя ногами. Мышцы ног у человека самые сильные. А если есть опора для спины, то выпрямить ноги можно и с большим грузом. Здесь, впрочем, толкать груз не приходилось. Здесь нужно было пройти мертвую точку равновесия. Я качнул камень и услышал какое-то шевеление по другую его сторону — наверное, постовой почувствовал движение и проснулся. Я со всей силой стал выпрямлять ноги, и камень покатился. Послышался стон и хруст. Не знаю, проснулся ли часовой, когда многотонный камень переехал его и устремился вниз, но это меня не волновало. Меня волновало его переговорное устройство, которое раньше лежало в стороне, и камень не должен был по нему проехать. Не рассматривая раздавленное тело полицейского спецназовца, я нашел и переговорное устройство, и сигареты с зажигалкой, захватил подсумок с ручными гранатами «Ф-1», поскольку у меня их запас истощился, на всякий случай прихватил малую саперную лопатку спецназовца, хорошо когда-то заточенную, но уже затупленную при рытье окопа, и быстро, хотя и не бегом, устремился к своей команде…

Я опять проявил излишнюю самоуверенность, поспешил в темноте и споткнулся той самой ногой, которую сначала подвернул утром, потом повредил, ограждая Ананаса от захвата бандитского эмира. У меня всегда лодыжки страдают в первую очередь, подвернулась она и в этот раз, и я снова захромал, но останавливаться не стал, потому что знал, как следует себя вести при подобных травмах. Если начнешь себя жалеть и беречь ногу от нагрузки, она будет болеть долго, раз за разом доставляя неприятные ощущения в самые неподходящие моменты. А если ее сразу «расходить», то прилив свежей крови к больному месту поможет излечить травму предельно быстро. Слабая боль и дискомфорт останутся на какое-то время, но не будут такими, чтобы мешать жить. В нашем случае это можно произносить, как «мешать выжить». Говоря честно, мы не просто совершили побег из рабства. Мы вообще — беглецы, преследуемые не кем-то, а законом, словно преступники, бежавшие с «зоны», преследуемые государственными органами, хотя попутно их же и защищаем, и, если все завершится благополучно, будут еще долгие разборки и выяснения, насколько правомерно было применение нами оружия. Просто закон каким-то непонятным образом разграничивает бандитов на тех, кого следует убивать, и тех, кто сам может убивать, оставаясь неприкасаемым.

Скорее бы уж это бегство закончилось хоть каким-нибудь результатом, потому что я уже начал уставать от своего подвешенного состояния. Кто я? Беглец, спасающий свою жизнь, или преступник? Не будь меня, мои бомжи пропали бы. Их легко обвинить, и они стали бы простыми преступниками. А сколько здесь, на Северном Кавказе, других точно таких же, как они, пропавших без вести людей? И кто ответит за то, что люди пропадают без следа? Ведь кто-то способствует этому рабству. А если рабство прикрывается ментами, то оно уже наполовину становится узаконенным…