Повелитель бурь - Андрей Воронин Страница 34

Удодыч не мог утверждать, что причиной этого погодного катаклизма и впрямь послужила пара серых жестяных ящиков с кнопками и шкалами вкупе с системой мудреных телескопических антенн. Ляшенко, покуда был жив, несколько раз пытался объяснить ему принцип действия своей дьявольской игрушки — электризация, ионизация, потенциалы, биополя всякие (или энергополя?) — словом, сплошная заумь, в которой сам черт ногу сломит. Нет, насчет био— и энергополей Удодыч более или менее усвоил, но вот чего он усвоить так и не смог, так это, каким образом серая жестянка размером с посылочный ящик может приманить к себе грозовые тучи. По его разумению, изобретатель Ляшенко был чуточку не в себе, а его хваленая установка представляла собой набор списанных радиодеталей, кое-как скомпонованных в два одинаковых ящика и призванных щелкать, загораться, дрожать и показывать числа, которые ничего не означали. А дождик… Что ж, в течение нескольких миллиардов лет дождик как-то ухитрялся лить без помощи электроники, так почему бы ему не идти здесь и сейчас? Да он ведь и шел, без малого месяц поливал горы до приезда сюда господина изобретателя. Спору нет, перед самым их приездом небо расчистилось, а когда Ляшенко включил свою радиолу, откуда-то опять приползли тучи, но это ведь могло быть простым совпадением.

Правда, изобретатель опровергал это мнение буквально с пеной у рта. Он сыпал учеными словами, рисовал на земле какие-то схемы, которые немедленно размывало дождем, крутил перед собой руками, силясь показать взаимодействие каких-то там энергетических полей (или биологических все-таки?), обзывал Удодыча Фомой неверующим и даже топал на него ногами. Эта биоэнергетическая бодяга тянулась с утра до вечера, изо дня в день, даже во время еды, даже за бутылкой водки, не говоря уж о проводимых за игрой в «дурака» вечерах. В конце концов, Удодыч окончательно удостоверился в том, что делит палатку с законченным психом, и даже немного обрадовался, когда господин изобретатель попытался задать стрекача, прихватив чемодан со своими вещичками и чертежами.

Да, на деле он оказался совсем не таким блаженным, каким выглядел. Конечно же, он быстро раскусил наспех сочиненную Удодычем сказочку про паленую водку и испытания. Да и как было не раскусить, когда на левой руке у него живого места не осталось — сплошные дырки от уколов, как у законченного наркомана! Так что вся его трепотня насчет энергополей, переворота в метеорологии и Нобелевской премии, которая поджидает его в ближайшем будущем, была пустой болтовней, сочиненной только для того, чтобы запудрить Удодычу мозги и усыпить его бдительность.

Вот тут-то он и просчитался. Тягаться с Удодычем по части бдительности было трудновато. Одной дождливой ночью — они все были дождливые, черт бы их побрал, — господин изобретатель тихонько вылез из спальника, покосился на громко храпевшего Удодыча, взял из угла чемодан и подался вон из палатки. Удодыч, который еще утром без труда прочел все намерения господина изобретателя на его грушевидной физиономии и потому даже и не думал спать, спокойно спросил у него, куда это он навострился на ночь глядя.

В общем-то, мог бы и не спрашивать. Управляться с прибором Удодыч научился лучше самого Артура Вениаминовича. Неважно, что он при этом думал, но ручки крутить да кнопки жать — дело нехитрое, этому даже обезьяну можно научить. Что же до самого Ляшенко, то по поводу него Удодыч еще в Москве получил конкретное распоряжение. Теперь, когда этот мешок с дерьмом намылился сделать ноги, настало самое время это распоряжение выполнить. Отныне господин инженер превратился в обузу — проку от него не стало никакого, зато хлопот не оберешься: следи за ним, чтобы не убежал, спиной к нему не поворачивайся, чтобы топором не тяпнул… И вообще, на кой черт его, бугая такого, кормить?!

Короче, разговаривать с ним Удодычу было уже не о чем, но он все-таки заговорил, просто из спортивного интереса: любопытно, что он скажет? Все-таки с выешим образованием человек, башковитый — а ну как что-нибудь умное завернет?

Увы, ничего умного Ляшенко не завернул — наверное, не успел придумать, да и растерялся, видимо, с перепугу, от неожиданности.

— По нужде, — брякнул господин изобретатель первое, что пришло в его ученую голову.

Удодыч даже огорчился за него. Ну, разве ж так можно? А еще образованный человек… Срамота!

— Это с чемоданом-то? — сказал он и полез из спальника. — Погоди-ка, браток. Брось, утром сходишь.

Заикание его пропало без следа, как это бывало всегда в минуты душевного подъема, связанного с рискованным делом. Ляшенко делил с Удодычем палатку на протяжении целых пяти дней и уже успел узнать об этой его особенности. Услышав гладкую, без единой запинки, речь своего тюремщика, он понял, что шутки кончились, и неуклюже выдернул из кармана пистолет.

Пистолет он выкрал из лежавшей на столе кобуры, когда решил, что Удодыч заснул. По правде говоря, Удодыч не ожидал от него такой прыти. Мало того, что он стащил пистолет и даже отважился этим пистолетом воспользоваться; вопреки ожиданиям Удодыча, этот книжный червь даже не забыл снять оружие с предохранителя и передернуть затвор. Это было приятное разочарование. Удодыч даже удивился, но потом вспомнил, что перед ним как-никак дипломированный инженер — то бишь, человек, который по роду своей деятельности просто обязан с первого взгляда разбираться в любых механизмах. Да и военной кафедры ему в студенческие годы было не миновать, так что старикашка ПМ был господину изобретателю наверняка знаком.

Но человек, даже шибко ученый, это всего лишь человек, а не Господь Бог, и всего предусмотреть не может. Удодыч об этом всегда помнил, а вот Ляшенко впопыхах забыл начисто.

— Не подходи, убью! — взвизгнул он, тыча в Удодыча пистолетом.

— И чего дальше? — лениво поинтересовался Удодыч, делая шаг вперед. — Ты ж пропадешь без меня, блаженный. Заблудишься в горах, и привет. Или на чеченов нарвешься. Ну вот куда ты собрался посреди ночи, в грозу?

— Пойду вниз по ручью, — заявил Ляшенко, демонстрируя удивившую Удодыча смекалку. — Рано или поздно выйду к людям.

— Не выйдешь, — возразил Удодыч и снова шагнул вперед.

— Стоять! — грозно тявкнул Ляшенко. — Это почему же я к людям не выйду?

— Потому что покойники не ходят, — объяснил Удодыч и пошел на него, заранее отводя для удара правую руку.

Ляшенко попятился, обо что-то споткнулся, но устоял на ногах и торопливо, явно боясь передумать, спустил курок. Боек сухо щелкнул, упав на пустой патронник. Патроны лежали в кармане удодычевых брюк, но Удодыч не стал тратить время на то, чтобы просветить своего противника. Он еще дальше отвел правую руку, а потом неожиданно и страшно ударил левой. Изобретатель упал, нечленораздельно скуля и прижимая обе руки к расколотой, как гнилой орех, нижней челюсти. Удодыч наклонился над ним, безжалостно, с хрустом вывернул из ослабевших пальцев пистолет, схватил Ляшенко за воротник и выволок под дождь. Он задержался буквально на мгновение, чтобы зашвырнуть обратно в палатку чемодан с чертежами, а когда снова повернулся к изобретателю, тот уже стоял на коленях и, кажется, пытался подняться на ноги. Удодыч свалил его пинком в ребра и принялся вдумчиво и очень сильно обрабатывать ногами. После третьего удара Ляшенко начал невнятно молить о пощаде, но Удодыч продолжал расчетливо избивать его своими тяжелыми ботинками до тех пор, пока не отвел душу. За эти пять дней изобретатель безумно надоел ему, и экзекуция получилась весьма продолжительной. На десерт Удодыч вложил в ствол пистолета один патрон, тщательно прицелился и добил Ляшенко выстрелом в висок.