Ночная война - Александр Тамоников Страница 34

В деревню вошли осторожно, убедившись в отсутствии неприятеля, населённый пункт на десять дворов. Здесь отступало советское подразделение, дорогу растоптали, в канаве валялся разбитый станковый пулемет, взрывом опрокинула гужевую повозку, над трупом лошади кружили мухи, тела погибших раненых хранить не стали, даже с дороги не убрали - просто укрыли плащ-палатками. В деревне свирепствовал ветер: носил золу и мусор; тоскливо завывал в обугленных дымоходах. Ещё одна разбитая полуторка; за косогором, взорванная чёрная Эмка, всё пространство вокруг нее было залито кровью. Пришлось уйти с дороги - проезжая часть превратилась в сплошную воронку. У опушки березняка лежали несколько тел - опять запершило в горле. Шубин невольно остановился, люди молчали, словно в рот воды набрали. Ещё одна группа военнослужащих Красной Армии покончила с собой: все они представляли командно-начальствующий состав: от младшего лейтенанта, до майора. У одного из погибших в петлицах отсвечивали ромбики старшего политрука - не помогла вера в непобедимость марксистско-ленинских идеалов, каждый стрелял себе в голову из личного табельного оружия. Очевидно, постояли кучкой, покурили, о чём свидетельствовала горка окурков, потом разошлись, словно стыдились того, что собрались сделать… Пару дней уже прошло - трупы стали серыми, пятна разложения уродовали лица, тоскливо таращился в осеннее небо двадцатилетний лейтенант: дрогнула рука, когда он нажимал на спуск - пуля выстригла борозду в черепе…

- Прошу меня простить, товарищ лейтенант, но это трусость, - мрачно пробормотал Курганов. - Жалко людей, но они пошли по пути наименьшего сопротивления - избавились разом от проблем, бросили на произвол судьбы своих солдат. Ведь это, считай, все командиры. Отступавшей здесь части нет.

- Друг мой, это не трусость, а безысходность, - Шубин отвернулся. - Не думаю, что эти люди трусили в бою. Немцы наступали на пятки - боялись плена, боеприпасы кончились. Жест отчаяния, импульсивный, непродуманный поступок: майор понял, что всё кончено, собрал офицеров, предложил решение и первым пустил себе пулю в голову. Не думаю, что он приказывал, нормальный командир такое никогда не прикажет - заразительным оказался дурной пример. В общем-то ты прав, Курганов - ушли люди от ответственности…

- Мы бы не стали так делать, товарищ лейтенант? - осторожно спросил Боровой.

- Нет Семен. Мы бы с палками, с голыми руками пошли бы на фрицев - хоть пару тварей унесли бы с собой в могилу.

Далеко без командного состава колонна не ушла. За перелеском снова грустное зрелище: остатки колонны попали под удар штурмовиков - самолёты шли на бреющем полёте, расстреливали людей из крупнокалиберных пулемётов. На разомкнутом пространстве, шириной в пол километра, валялись перевёрнутые повозки, чернели остовы грузовиков. В поле, по обеим сторонам дороги, лежали тела: люди в панике разбегались, пытались добраться до леса; штурмовики возникли внезапно из-за леса, набросились как стая стервятников, когда люди были беззащитны. Большинство погибших было одето в красноармейскую форму, но лежали и гражданские, женщины в платочках, пожилые мужчины, выделялись несколько детских трупов - здесь погибло не меньше сотни человек. Фашисты расстреливали людей без жалости, а в ответ получали беспорядочные залпы из трёхлинеек, способные вызвать только смех. Несколько человек все же добежали до опушки, но там их и настигли - скосили всю группу.

Это кладбище под открытым небом разведчики преодолели бегом, за леском перевели дыхание, подавленно молчали - невозможно к такому привыкнуть. Немцы окончательно озверели: они уничтожали все живое на этой земле, сокращали насколько могли неполноценную нацию.

- Ничего, уроды, однажды мы к вам придем! - урчал, сжимая кулаки, Боровой. - И тогда посмотрим, как вам это понравится…

События в лесах западнее Вязьмы вряд ли могли войти в анналы русской боевой славы: герр Бауэр не кривил душой - разгром был сокрушительный! За полчаса спешной ходьбы разведчики ещё дважды натыкались на подобные приметы: отступающую колонны уничтожались на параллельных дорогах, их расстреливали миномётные батареи, зашедшие с флангов, пулемётные подразделения; обочины устилали тела; ещё одна сгоревшая деревня, в ней пытались перегруппироваться побитые подразделения, а после обстрела, выжившие побежали дальше. Немцы в этой местности не задерживались, шли дальше, замыкая кольцо окружения.

Теперь отчётливо звучала артиллерийская стрельба - на северо-востоке продолжалось побоище. Несколько раз разведчики замечали оборванных, безоружных людей: они скрывались в лесу, пытались поскорее спрятаться, видя вооруженных незнакомцев.

- Братцы, да это же наши! - удивлён обнаружил Герасимов. - Беглые красноармейцы от людей шарахаются, всего боятся..

В лесах действительно скрывались люди: на контакт не шли, держались подальше, периодически из леса доносился хруст веток, звучали голоса. Шубин приказал не останавливаться - он ещё не утратил надежду дойти до своего полка. В этой неразберихе могло случиться всякое: костяк полка мог выжить.

За сгоревшей деревней возник хутор: несколько бревенчатых построек, обнесённых плетнём, часть хутора немцы сожгли, до остального не дошли руки, видимо, спешили. На горелках возился пожилой мужчина в рваной безрукавке и зимних рукавицах: он разбирал ломиком частично сгоревшую стену. Мужчина страдал одышкой и не очень твёрдо стоял на ногах, зрение у человека было неважным. Обнаружив вооружённых людей, направляющихся в его сторону, старик отбросил лом, расставил ноги, маска обречённости улеглась на морщинистое лицо, но потом он начал щуриться, всматривался, не уверенно заулыбался:

- Наши, чтоб вас!.. - облегчённо выдохнул старик и в глазах, глубоко утопленных в череп, заблестели слёзы.

- Свои, товарищ, - подтвердил Шубин. – Разведчики, от поезда отстали, пытаемся догнать свой полк. Местный, товарищ?

- А какой же ещё? Всю сознательную жизнь на этом хуторе, близ Полтораньки. Это та деревня, через которую вы прошли. Несколько семей здесь до войны проживало, а теперь только я и остался… Иван Петрович я, фамилия Жмыгов, до войны в колхозных мастерских трудился… Что же вы наделали, дорогие мои? - у старика задрожали ноги, он опустился на обгорелую чурку. - От германцев в припрыжку бежите… Совсем стыд потеряли? Такого даже в гражданскую не было!

- Ладно, Петрович, ни совести нас, - Шубин опустился на пригорок рядом со стариком, остальные расположились кто где, потянулись за куревом. - Мы не отступаем, воюем как можем. Боевую задачу выполняем.

- Да вижу, что вы с оружием, - вздохнул Петрович. – Два дня уж прошло, как прокатилась эта волна. Вы первые, кто с оружием…

- Давай, Петрович, повествуй: где немцы, кого в последний раз видел, что тут вообще происходило?

Старик покосился на ряд могилок под берёзовым околком: бугорки были свежие, он лично похоронил несколько человек. Старика проняло: пару минут он не мог говорить - душили слёзы, разведчики угрюмо помалкивали.

- Немцы безжалостно избивали отступавших, двое суток назад прошла последняя советская часть, да и той не подфартило: только прошли, на востоке разгорелась стрельба, гремело как в аду, даже лес сгорел, дожди его, впрочем, потом потушили. Несколько дней по дороге брели солдаты, скрипели телеги, многие были без оружия, в бинтах.