Слепой. Исполнение приговора - Андрей Воронин Страница 33

Странно, но из песни слова не выкинешь: первым делом он заметил именно цвет воды, хотя не увидеть плавающие в четырехметровой ванне тела было, казалось бы, невозможно.

Плавал, собственно, только Петр Михайлович. Его супруга, одетая в розовый махровый халат и резиновые шлепанцы, почему-то опустилась на дно и лежала там в позе спящей, изображая русалку. Она лежала на правом боку; придавленный тяжестью ее ноги правый шлепанец остался на месте, а левый всплыл, чтобы составить компанию неподвижно лежащему лицом вниз на поверхности воды начальнику погранзаставы. Стеценко тоже был одет по-домашнему, в спортивный костюм кричащей расцветки, но почему-то босиком. Он парил над телом жены, как парашютист в свободном падении, вольно раскинув в стороны все четыре конечности и служа наглядным примером того, что некоторые вещи действительно не тонут. На дне, в полуметре от широко, будто в изумлении, распахнутых глаз Галины Дмитриевны, хорошо заметный на фоне белого кафеля, лежал пистолет Макарова – надо понимать, табельный.

– Ни хрена ж себе замес! – внезапно осипшим голосом пробормотал Струп.

Все было ясно, и все было плохо – так, что хуже некуда. Ликвидатор, в кармане которого лежало удостоверение на имя подполковника ФСБ Федора Молчанова, продолжал трудиться, не покладая рук. Уровень информированности у него был воистину пугающий, и здешние места он пропалывал, как хорошая хозяйка свой огород – методично, не пропуская ни единой травинки, ни одного самого мелкого корешка.

Заведя руку за спину, Струп нащупал рукоятку торчащего за поясом джинсов пистолета, большим пальцем сдвинул предохранитель и вынул оружие из-под полы. Стало спокойнее – ненамного, но все-таки спокойнее. Краем сознания он подумал, что рискует оказаться в очень неприятной ситуации, если местные менты или подчиненные Стеценко заметут его здесь, с пистолетом в руке над двумя трупами. Но это была чепуха: по сравнению с фраером в темных стеклах и менты, и пограничники выглядели белыми и пушистыми, как плюшевые зайчишки.

Он взвел курок пистолета, попятился, нащупывая свободной рукой дверь, а потом резко обернулся, вскинув оружие. Но в коротком узком коридорчике никого не было; в доме царила тишина, нарушаемая только бормотанием работающего на втором этаже телевизора.

Надо валить, подумал он. Валить срочно, далеко и надолго. И – как можно скорее. Ощущение, что упырь в темных очках играет с ним, как кошка с мышью, достигло верхнего предела, сделавшись нестерпимо острым. Вопрос «за что?» не имел смысла. Дереву, в ствол которого с торжествующим воем вгрызается бензопила, тоже, очень может статься, интересно, за что ему такая напасть. Но его участие в дискуссии не предусмотрено планом лесозаготовок, и все, что оно может, это при крайне удачном стечении обстоятельств исхитриться и рухнуть на голову зазевавшемуся лесорубу.

Но этот лесоруб не зевал, и все, что мог майор Бурсаков, это использовать данные ему природой преимущества перед деревом – конкретно выражаясь, ноги. О служебном долге он больше не вспоминал – то есть вспоминал, конечно, но мимоходом, как о чем-то несущественном. Потому что служебный долг не может послать человека с завязанными глазами драться с разъяренным тигром. Драка слепого со зрячим – вот чем в конечном итоге обернулась его миссия в радиационном заповеднике. А раз так, ее пора сворачивать, пока к впечатляющему списку трупов не добавился еще один – его, майора Бурсакова, труп.

Вместо того чтобы направиться к выходу, он свернул в еще один коридорчик, который вел в устроенный в цокольном этаже гараж. Здесь было уже по-настоящему темно; нащупав на стене выключатель, он включил свет сначала в коридоре, а потом и в гараже. Там, в гараже, стояли машины – настоящие, быстроходные и надежные иномарки, не чета его рассыпающейся на ходу «Таврии». Стеценко ездил на «лендровере», а для редких поездок жены в ближайший райцентр держал «ауди», которой Галина Дмитриевна почти не пользовалась. Ключи, насколько было известно Струпу, постоянно торчали в замках зажигания: угона с проникновением в запертый изнутри гараж Михалыч не боялся. Да и вообще, чего может бояться полновластный хозяин округи? То-то, что ничего – до тех пор, пока не явится призрак-убийца в темных очках и не пальнет в затылок из «Стечкина» с глушителем…

Эти машины, особенно «лендровер», представлялись Струпу даром небес, путем к спасению души и тела. Будто наяву, он видел, как мчится по разбитому шоссе за рулем мощного британского внедорожника, и стрелка спидометра все дальше и дальше отклоняется вправо: сто, сто десять, сто двадцать, сто сорок километров в час… А если кому-то в Москве это не понравится, майор Бурсаков с удовольствием положит на стол рапорт об увольнении. Глаза и уши… Приезжайте сюда сами, смотрите и слушайте, сколько влезет, если нужда подперла! Только разберитесь сперва, чьи это глаза и уши сидят прямо у вас под носом, в отделе, и кому они регулярно сливают оперативную информацию…

Он толкнул железную дверь, спустился по трем бетонным ступенькам и успел по инерции сделать три или четыре шага, прежде чем то, что видели глаза, проникло в сознание. Тогда он остановился, не слыша ничего, кроме тока крови в ушах и бухающего, как сваебойная машина, сердца.

Машин в гараже было три – три, а не две, как полагалось. Сверкающий, любовно вылизанный серебристый «лендровер», красная, как плащ тореадора, «ауди А6», а чуть в стороне, поставленный немного наперекосяк, явно впопыхах, – черный, забрызганный грязью и густо, до самой крыши, запыленный «БМВ» с московскими номерами.

Впервые в жизни майор Бурсаков почувствовал, что по-настоящему сильно, почти до обморока, напуган. Выброс адреналина был таким мощным, что он едва не пальнул по «БМВ» из пистолета. Сдержать панический вопль тоже оказалось нелегко, но он справился. Левая передняя дверца «БМВ» была чуть приоткрыта; взяв ее на прицел, пугливо озираясь, майор скользящим шагом двинулся вперед.

В салоне «БМВ» никого не оказалось. Выдвинутая до упора пепельница под приборным щитком была полна смятых окурков дорогих сигарет и тихо смердела, отравляя атмосферу, с зеркала заднего вида свисал, слегка покачиваясь, веселый пластмассовый чертик в больших солнцезащитных очках. Это многозначительное, со смыслом, украшение почему-то сильно задело самолюбие майора; вспыхнувшее бешенство отодвинуло испуг на задний план, и, выпрямившись, Бурсаков процедил сквозь стиснутые до звона в ушах зубы:

– Играешь? Ну-ну. Гляди, доиграешься!

Четко понимая, что убийца где-то рядом и вполне возможно, прямо сейчас наблюдает за ним через прорезь прицела, он подошел к воротам и ударил кулаком по кнопке электрического подъемника. В ответ взвыл оживший электромотор, сдержанно залязгало железо, и пластинчатая стальная штора ворот начала с рокотом наматываться на укрепленный под потолком вращающийся вал. Оставаясь начеку, с ушками на макушке и с указательным пальцем на спусковом крючке, Бурсаков подошел к «лендроверу», открыл дверь и забрался в водительское кресло.

Ключ торчал в замке зажигания. Переложив пистолет в левую руку, майор запустил двигатель. Ворота поднимались с томительной медлительностью, в ширящейся щели под их нижнем краем синели теплые летние сумерки. Наконец, эта щель стала достаточно широкой, чтобы сквозь нее могла пройти машина. Подняв глаза, Бурсаков поправил зеркало, мягко передвинул рычаг коробки передач, плавно отпустил сцепление и дал газ.