Антимавзолей - Андрей Воронин Страница 32

– Это другой разговор, – благосклонно кивнул бригадир. – Полотенце, мыло тебе выдали?

– Выдали, – сказал Глеб, стаскивая через голову пропотевшую майку.

Помимо полотенца и мыла, сегодня утром он получил на складе рабочую одежду, ярко-оранжевую строительную каску, тяжеленный тупой топор, новенькую, в масле, ручную ножовку и молоток без ручки. Рыжий Иван, заметив, как недоуменно Глеб вертит эту бесполезную железку в руках, по собственной инициативе в считанные минуты выстрогал ручку из обрезка березовой доски и ловко насадил на нее молоток. Комментировать неспособность новичка справиться с этой простенькой операцией он не стал, заметив лишь, что в жизни всякое бывает: сегодня ты профессор или, скажем, мент, а завтра, глядишь, пошел на стройке горбатиться – бери побольше, кидай подальше и отдыхай, пока летит.

Позже выяснилось, что он как в воду глядел: часов в десять утра на площадку один за другим потянулись самосвалы с бетоном. Сиверов решил, что ему повезло: теперь, по крайней мере, отпала необходимость пользоваться плотницким инструментом, который он не брал в руки уже много лет. Получив из рук бригадира облепленную засохшим цементом совковую лопату, он приступил к тому, что в мыслях с улыбкой называл "профессиональной переориентацией".

Несмотря на отличную физическую форму, Сиверов быстро устал: эта работа задействовала группы мышц, о существовании которых большинство посетителей тренажерных залов даже не подозревают. Глеб орудовал пудовой лопатой, таскал в паре с рыжим Иваном тяжеленные носилки, перекуривал, сидя на тюках стекловаты, принимал участие в каких-то разговорах, смеялся над рассказанными анекдотами, внимательно вслушивался в каждое произнесенное на стройплощадке слово – и все это не мешало ему продолжать обдумывать сложившуюся ситуацию.

Хотя обдумывать, по сути дела, было нечего – все было уже сто раз обдумано, рассмотрено со всех сторон и подробно обговорено с Федором Филипповичем. Картина вырисовывалась логически непротиворечивая и, можно сказать, безупречная, но это была безупречность глухой каменной стены, сложенной мастером своего дела.

Итак, примерно две или три недели назад некто обнаружил тайник, в котором, судя по косвенным данным, находились не только бумаги, написанные рукой Ленина через тридцать лет после официальной даты смерти, но и его тело. Кто-то совершил нападение на саратовского чиновника Зимина, который действительно – Федор Филиппович очень тщательно это проверил – приходился Владимиру Ульянову-Ленину внучатым племянником. Зимин при этом не пострадал ни физически, ни материально, отделавшись легким испугом, получасом головной боли и потерей нескольких миллиграммов крови и, быть может, пряди волос. Что же до бумаг, то вывод проводившего графологическую экспертизу Льва Валерьяновича Григоровича звучал однозначно: предъявленное ему письмо действительно написано рукой Ленина, причем на бумаге произведенной советской промышленностью в промежутке между сорок девятым и пятьдесят шестым годом.

К сожалению, следствие в лице генерала Потапчука и Глеба Сиверова располагало только двумя достоверными фактами: письмом Ленина и нападением на Зимина-Ульянова, да и эти факты ничем не подтверждались и были известны с чужих слов. О письме рассказал Григорович, о нападении – корреспондент желтой газеты Баркун, которому, в свою очередь, поведал о своих злоключениях сам Зимин. А о том, что кто-то где-то нашел какое-то подземелье, где якобы и обнаружился сомнительный труп, все тому же Баркуну рассказал бригадир строителей, который то ли действительно что-то видел, то ли пересказал журналисту чужие слова, то ли вовсе выдумал все с пьяных глаз.

"Каковы следователи, таковы и факты", – помнится, проворчал по этому поводу раздосадованный Федор Филиппович. Глеб наполовину в шутку, наполовину всерьез предложил ему махнуть рукой на всю эту сомнительную чепуху и заняться чем-нибудь более конструктивным и злободневным – например, возобновить розыск чеченского террориста Асланова, так ловко ускользнувшего от него в пионерском лагере. "Чепуху?" – с какой-то странной, едва ли не зловещей интонацией переспросил Федор Филиппович. "Конечно, чепуху, – сказал Глеб, с удовольствием попивая кофе. – У нас на руках, если разобраться, нет ничего, кроме пустой болтовни и голословных утверждений. Ни одного реального, подтвержденного факта, ни одного вещественного доказательства – сплошные устные свидетельства и не поддающиеся проверке сплетни. Ваш Григорович хотя бы показывал вам письмо? Может, оно ему приснилось! Может быть, этот журналист Баркун тоже все выдумал, а когда я начал его колоть, присочинил про Зимина и про этого бригадира строителей, которому кто-то проломил голову по дороге из винного магазина. Зимин далеко, в Саратове, строитель умер – если он вообще когда-либо существовал, – так что проверить ничего нельзя. Вы не находите, что это чертовски удобно?"

Он почти верил в то, что говорил, вот только выражение лица Федора Филипповича на протяжении этой тирады делалось все более мрачным. Чувствовалось, что генерал просто дает ему высказаться, спустить пар, а сам приберегает какую-то новость, которую вряд ли можно отнести к разряду приятных. Поэтому Глеб говорил непривычно долго и многословно, убеждая Федора Филипповича и в первую очередь себя самого в том, что вокруг полно настоящих дел и не стоит обращать внимание на неясные совпадения, слухи и сплетни и, опираясь на них, начинать расследование.

Генерал слушал терпеливо, а когда Глеб устало замолчал, исчерпав кладезь своего красноречия до самого донышка, коротко, почти неприязненно осведомился: "Ты кончил?" Получив подтверждение, он каким-то порывистым, нервным движением поднялся с дивана, подошел к окну и стал смотреть во двор, засунув руки в глубокие карманы своих просторных цивильных брюк. Так, глядя в окошко, а не на Сиверова, он сообщил, что накануне Лев Валерьянович Григорович был обнаружен убитым в своей квартире. Произошло это, когда агент, осуществлявший за стариком наружное наблюдение, вовремя не вышел на связь. После нескольких безуспешных попыток связаться с агентом и столь же безуспешных звонков самому Льву Валерьяновичу Федор Филиппович выслал по адресу оперативную группу. Во дворе дома, где жил эксперт, оперативники обнаружили машину своего коллеги – неприметный "Москвич" белого цвета. Сам агент, человек бывалый и опытный, сидел внутри, уронив на руль проломленную ударом какого-то тяжелого предмета голову. Он уже успел окоченеть.

Самого Григоровича постигла та же участь: ему проломили затылок, одним молодецким ударом отправив к праотцам. В гостиной, которая служила Льву Валерьяновичу заодно и кабинетом, все было перевернуто вверх дном; не желая расширять круг посвященных в тайну письма, Федор Филиппович лично выехал на место происшествия и тщательнейшим образом осмотрел квартиру покойного графолога. Злополучный документ как в воду канул. Собственно, ничего иного генерал и не ожидал.

"Вот так штука, – сказал Глеб Сиверов, выслушав этот рассказ. – Странно это все..." – "Что именно кажется тебе странным? – ворчливо осведомился Потапчук. – Надеюсь, не то, что из-за этого письма начали убивать людей? Помнится, я предсказывал это еще неделю назад и ты со мной согласился". – "Странно то, КАК их убивают, – сказал Глеб. – Допустим, бригадир строителей мог погибнуть случайно – как-никак, день получки, винный магазин... Ну допустим! Допустим, старика могли ударить по голове сгоряча, когда он не захотел добровольно отдать письмо. Допустим даже, что он тоже погиб случайно – просто удар оказался слишком сильным, намного сильнее, чем рассчитывал убийца. А старику много не надо..." – "Ты ошибаешься, – перебил генерал, – но об этом позже. Продолжай". – "Я думал об этом парне из наружного наблюдения, – проглотив вертевшийся на кончике языка вопрос, послушно продолжил Глеб. – Насколько я понял, из машины он не выходил – сидел тихо, никого не трогал, никак себя не проявлял. Убили его опять же не с целью ограбления или угона, а просто потому, что он был тем, кем был – агентом наружного наблюдения. Убийца знал, кто перед ним, но не воспользовался ни пистолетом, ни хотя бы ножом – просто подошел и ударил по голове. Здорового, тренированного, вооруженного мужчину, находящегося при исполнении служебных обязанностей оперативника ФСБ... Между прочим, когда человек сидит в машине, ударить его по затылку не так-то просто, особенно так, чтобы укокошить одним ударом. Я бы, например, за такое дело не взялся". – "Твои пристрастия мне известны, – заметил Федор Филиппович. – И ты прав: убить человека подобным образом тебе действительно не удалось бы. Заметь, во всех случаях удар по голове был единственный. Никакой драки, никаких беспорядочных побоев, никаких травм – один точный, очень сильный удар, и человек умирает, даже не успев понять, что с ним произошло. Проломленный череп означает уличную драку, состояние аффекта, банальное ограбление, случайность, наконец... Но никак не заказное убийство. Это очень удобно, согласись". – "Легче поверить в цепь случайностей, в совпадение..." – "Тогда вот тебе еще одно совпадение, – сказал Потапчук. – Я взял на себя труд навести справки по поводу этого бригадира... Так вот, он убит ударом по затылку, нанесенным слева направо, снизу вверх тупым твердым предметом. Точно таким же манером убит Григорович. Моего агента ударили по прямой, поскольку он в момент смерти сидел. В остальном все совпадает до мелочей, даже вид раны..." – "Почерк?" – догадался Глеб. "Так точно, – отчеканил генерал, – почерк. Можно предположить, что убийца невысокого роста, левша и обладает огромной физической силой". – "Типичный злодей из рассказов о Шерлоке Холмсе, – сказал Глеб. – Постойте-ка! А ваш информатор – тот, что навел нас на пионерский лагерь, – он ведь, кажется..."