Супердвое. Версия Шееля - Михаил Ишков Страница 31

— Он не войдет, – вздохнул барон. – Его похоронили год назад, ты же сам застал его в гробу, так что мы уж как‑нибудь втроем.

В этих словах была бездна меланхолии. Я вынужден был согласиться – трудно на свете без родного человека.

Так бывает, ребята.

Наконец Шеель предложил.

— Ну–с, приступим?.. Рекомендую начать эту главу следующими словами: «Погружение в тайну случилось в третий день июля сорок четвертого года. Все началось с незначительной суммы в двести рейхсмарок.

День выдался на редкость жарким…»

* * *

— Назначенную встречу с майором Штромбахом я проигнорировал. Ротте попытался устроить скандал, в ответ я заявил, что вообще отказываюсь от общения с этим человеком.

Боров заявил.

— Это невозможно! Может, там на Востоке, это в порядке вещей, но здесь, в сердце рейха, не принято отказываться от данного ранее слова. Офицеру доблестного вермахта, Алекс, это не к лицу! Мой друг, желая помочь тебе, подготовил подробную справку, он сделал выписки из дела твоего отца. Он готов передать их тебе. Он очень рисковал.

— Хорошо, я пришлю человека. Штромбах обсудит с ним гонорар и в случае, если они придут к согласию, передаст ему материалы. Но вернемся к разговору о офицерской чести. Мне кажется, что приставать к невесте офицера доблестного вермахта является еще большим нарушением кодекса. Не так ли, господин Ротте?

Штурмбанфюрер растерялся.

— Что ты имеешь в виду, Алекс?

— С сегодняшнего дня, господин Ротте, я для вас не Алекс, а господин барон. Если угодно, господин гауптман.

— Так объяснись, барон?!

Мы беседовали в машине.

Вообрази машину, а в ней борова. Он едва помещался на переднем сидении. Ротте сильно потел и без конца вытирал пот. В сорок четвертом, дружище, весна в Берлине выдалась на редкость жаркая. Пристроились мы на Тиргартенштрассе, в укромном уголке неподалеку от Хофягералее* (сноска: Hofjägerallee). С этой точки Колонна Победы особенно отчетливо рисовалась на фоне живописно раскрашенного алыми и оранжевыми облачками закатного неба.

Был вечер. Памятник еще стоял неповрежденный, и, если бы не впечатляющие развалины к югу от канала, искореженные монументы прежним героям рейха, от Бисмарка до Гинденбурга; ожидание очередного налета, разбирающие завалы измученные русские военнопленные, при виде которых во мне поднималось мстительно–радостное ощущение скорой расплаты, – небо можно было бы вообразить вполне мирным.

В отличие от Закруткина, резавшего правду–матку, барон любил изысканные, литературные выражения. Никогда ранее они не казались более уместными, чем при описании гибнущего Берлина. Великий и заблудший город судьба мстительно стирала с лица земли.

… – Три дня назад вы обратились к моей невесте с требованием одолжить вам триста марок. Это требование вы мотивировали необходимостью спасти мое доброе имя. Что вы имели в виду?

— Это вырвалось случайно… Мне позарез были нужны деньги. Алекс, ведь ты же знаешь, когда ко мне в руки попадают карты, я не могу остановиться. К тому же я всегда возвращаю долги.

— Это неправда, господин штурмбанфюрер. В тот вечер вас не было в офицерском казино. Вас видели на службе. Я не спрашиваю, чем вы занимались на службе, но вы взяли в привычку то и дело обманывать меня. Теперь вы добрались и до моей невесты. Я не люблю, когда меня обманывают! Вы задолжали мне достаточно большую сумму и я хотел бы получить ее, скажем, в течении двух недель!

— Это невозможно! Ты не можешь так поступить со мной!! Я не в состоянии покрыть карточный долг в такой короткий срок.

— В устах дипломированного богослова такое признание звучит забавно. Разве не вы только что напомнили мне о чести офицера? Занимать деньги у женщины, не ставя в известность ее жениха, это тоже входит в кодекс чести? Если в течение недели я не получу свои деньги, я передам дело на усмотрение офицерского суда… Но прежде я поговорю с группенфюрером Майендорфом. И вот еще что, штурмбанфюрер, мне надоели ваши намеки на мое прошлое. Оно вас не касается.

К моему удивлению, Ротте, обычно с легкостью бросающийся в крайности, на этот раз повел себя на редкость спокойно.

— Нам давно следовало объясниться, Алекс, – с некоторой задумчивостью произнес он. – Я не могу рассказать всего, но обратиться к Магди меня надоумил Майендорф. Да–да, группенфюрер Людвиг фон Майендорф, ее отец. Да, не все средства, которые мне удается отыскать, даже прибегая к займам у друзей, я трачу на карты. Я вообще не играю в карты, Алекс. Все средства, которые мне удается добыть, идут на очень серьезный проект. Тебе не следовало бы знать о нем, но ты, я смотрю, закусил удила.

Он сделал паузу, ожидая выплеска новых вопросов, горячих обвинений, риторических упреков – карты… проект… ты считаешь меня простаком, Франц?.. – но я помалкивал. Я хорошо изучил Ротте. Толик тоже неплохо провентилировал его. Мы пришли к единому выводу – если даже этот карась не картежник и не бабник, все равно инициативу он должен взять на себя. Деньги‑то ему отдавать, значит, ему и объясняться!

Далее карась заговорил в доброжелательно–угрожающем тоне.

— Короче говоря, как только смета на расширение моей лаборатории будет подписана, я тут же сполна верну тебе все средства.

— Господин Ротте, вам не кажется, что эту версию с оттяжкой оплаты долгов вы почерпнули из сочинений бульварных писак. А может, из классической литературы. Из «Войны и мира», например. К сожалению, вам далеко до Толстого. Насколько мне помнится, в «Войне и мире» граф Ростов проиграл сто тысяч рублей, а это куда более значительная сумма чем ваш долг по отношению ко мне.

— Двести тысяч, Алекс! Двести тысяч!.. Если бы этот так называемый граф передал эти деньги в мои руки, мне не пришлось бы побираться как нищему с громадным, величиной с булыжник, алмазом в кармане.

— Ваш алмаз меня мало интересует. Куда больше меня интересует Майендорф. С какой стати он должен направлять неисправимого должника к своей дочери? Интересно, что он ответит на этот вопрос?

— Он ответит, Алекс, что это не твоего ума дело. Речь идет о режиме строжайшей секретности. Тебе не следовало бы совать нос в это дерьмо.

— Хорошо, я не буду совать. Но я хочу получить свои деньги обратно. Когда я смогу получить долг? Вам надо уложиться в две недели. И зачем надо было знакомить меня с Штромбахом, который тянет резину и торгуется из‑за каждой бумажки как еврей Зюс?

— Да, это моя промашка. Я не ожидал, что этот подонок развернет такую бурную деятельность. Его жадности нет пределов, однако, поверь, Алекс, его легко урезонить. Бумаги он передаст тебе за вполне умеренную плату. Я питаю надежду, что в качестве благодарности ты еще раз – последний! – ссудишь меня двумя тысячами марок.

Я удивленно посмотрел на него.

Этот богослов умел отпятывать дела. Я правильно выразился?..