Летальный кредит - Сергей Самаров Страница 30

Я вспомнил, что вертолет в момент моего разговора с капитаном действительно еще не остановил винты и мне тоже были не слышны отдельные слова Тайгородова, у которого голос негромкий от природы. Тем более он говорил о таких вещах, о которых не принято говорить громко мужчинам-реалистам, боевым офицерам.

При этих мыслях у меня по волосам словно ветерок прогулялся — наверное, кожа на голове зашевелилась и корни волос сдвинула, оттого и ощущение такое странное. Вообще, я свои ощущения привык контролировать и классифицировать. Это ощущение было для меня новым и не укладывалось в привычные рамки.

— Ты что же, шаман, — я намеренно вставил в свой голос нотку угрозы, чтобы себя подбодрить и вести дальнейший разговор по собственному усмотрению и в нужном мне направлении. То есть говорить на интересующие меня темы, а не на те, на которые пожелает говорить шаман, — следил за нами? С какой, интересно, стати? Мы вызываем большой интерес?

— Нет. У меня нет интереса к военным. Я только своей безопасностью занят. Кто, кроме меня, этим еще займется? Я думал, спрятался от людей. А они ко мне и сюда приходят. И всем помощь нужна. И тебе тоже…

— Какая помощь? — спросил я резко, хотя раньше хотел продолжить разговор о слежке, а потом перевести его на эмира Малика. Но беспокойство от его слов я все же ощутил. Дар внушения у него был мощный.

— Твоя дочь вчера сломала ногу, врачи боятся, что она останется на всю жизнь хромой. Очень сложный перелом…

Я выпрямился так, что чуть затылком потолок не достал, хотя рост у меня средний — сто семьдесят шесть сантиметров, а потолок в избушке около двух метров высотой. И захотелось кулаком по дощатому столу ударить. Уверен, что стол от такого удара разлетелся бы в щепки.

— Откуда ты знаешь то, что даже я не знаю.

— Позвони сейчас жене, она подтвердит. Она звонила тебе, но дозвониться не смогла. Ты отключал телефон, когда в вертолете был. А когда был в пещере, она тоже звонила, но там не было связи. Позвони ей сейчас, она тебе все расскажет. А ты предупреди ее, чтобы дала на ночь дочери сильную дозу снотворного. Я ночью разберу ее ногу по косточкам и соберу заново. Будет очень больно, но это надо перетерпеть, иначе не получится. А там, внутри кости, проходят нервы, и потому боль обязательно возникнет — острая, дергающая. Но через день дочь твоя будет полностью здорова. То есть бегать и играть еще не сможет, ноге нужно срастись естественным путем. Но когда кость срастется, о переломе она даже вспоминать не будет. Предупреди жену…

Недобро глянув на шамана и надеясь в глубине души, что он или ошибается, или отлично знает, что в его расщелине нет сотовой связи и потому я дозвониться не смогу, а он так на меня давит, я вытащил трубку, отошел к двери, посмотрел — связь была устойчивая — и нажал кнопку вызова.

Жена ответила быстро, словно трубка была при ней, хотя обычно она держала ее на столе в большой комнате и в случае звонка никак не могла сразу сообразить, где трубка.

— Алло, Алена! Это я!

— Наконец-то… Я уже дважды тебе звонила: и вчера, и сегодня, дозвониться никак не могла. У нас тут с Настей беда…

— Нога?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Сейчас нет времени объяснять. Это долго и сложно. Я сам не полностью еще верю. Но ты поверь. И сделай, как он говорит.

— Кто говорит?

— Шаман. Сегодня на ночь дай Насте сильное снотворное. И что-нибудь обезболивающее. Ей шаман будет лечить ногу дистанционным методом. Говорит, что Насте будет очень больно. Будь с ней рядом…

— Я поняла. А это Насте не навредит?

— Не думаю. Не знаю, поможет или нет, но не навредит — это точно… По простой логике. Если может навредить, то может и помочь. Если не может помочь, то и навредить не может. Но я знаю случаи, когда он помогал. Ты верь. И я постараюсь.

Я убрал трубку и посмотрел на шамана. Вид у него был такой торжествующий, словно он только что гигантского крокодила в очной схватке голыми руками победил. Наверное, крокодилом в данной ситуации выглядел я.

— Я верю тебе, шаман, — сказал я твердо, и этой твердостью в голосе больше себя убеждая, чем его. — И верю, что ты моей дочери сможешь помочь. Но… — я по-прежнему смущался тем, что он обладает способностью слишком много знать, — не хотел бы я, как военный разведчик, иметь такого противника.

— Я вижу, что тебя беспокоит… Служебные вопросы. Я не лезу в них. Я вообще чужд интересов любой политики. Хотя мне не по душе бандиты, которые приходят в горы все чаще и чаще. Но не по душе они мне потому, что мне всегда приходится быть настороже. Чем я мешаю им? За что они хотят убить меня? Этого я понять не могу. Я много думал над этим вопросом. Когда-то я мешал советской власти — меня отправляли в психдиспансер. Я слишком много мог узнать об их делишках и потому мешал. А какой спрос с психически нездорового человека… Потом времена переменились. Но в лучшую или в худшую сторону, я сказать даже затрудняюсь. Когда я начал помогать людям так, как я могу, меня попытались убить. И после первого раза еще трижды, включая сегодняшний случай. Чем я мешаю людям? Я им стараюсь помогать…

— Да. Одних бандитов мы частично уничтожили сегодня. Только что других уничтожили. Полностью. Но на смену им придут другие, такие же фанатики, которые готовы убивать всех, кто не с ними. Только потому, что не с ними. И не только тебя, они готовы убивать любого, кто не с ними, даже если он и не против них. А быть с ними ты не можешь, потому что ты хочешь людям помогать, а не убивать их. Я тебе сочувствую и тоже тебе помогаю, уничтожая бандитов.

— Я понимаю, что ты мне хочешь сказать, точнее, что хочешь у меня спросить. Тебя интересует, куда ушли остатки тех людей, на которых ты охотился в пещере. Так?

— Так, — сознался я. — Эти люди опасны не только для тебя. Они уже убили много простых, ни в чем не повинных людей — больше двух десятков и хотят убить еще.