Авторитет - Борис Седов Страница 30

– Сейчас подкрепимся как следует, послушаем речь умного человека. А потом на раз-два-три купим парочку картин, поделим по-братски, завернем в тряпочку, бросим в багажник Серегиного джипа и поедем гулять дальше. Как-никак пятница, вечер. Сам Бог велел отдыхать. Заодно и поболтаем о том, о сем. Сто лет не виделись. Как тебе такой грандиозный план, подружка?

– План хороший, – согласилась Алла. – Разве что с картинами, боюсь, могут возникнуть сложности. Ты стартовую цену знаешь?

– Конечно, – кивнула Вера. – Всего-то семьдесят пять тысяч баксов за каждую. – Оглянувшись на отставшего на два шага Сергея, она прильнула к Алле и прошептала ей в самое ухо:

– Хотят жениться? Вот пусть и делают любимым женщинам свадебный подарок. Я, правда, своего шпиона о деньгах никогда не спрашивала, но, судя по тому, что я видела, Рерих может оказаться ему вполне по карману. А уж про твоего Рэмбо и говорить смешно. Для него это вообще семечки.

– Так… ты знаешь, кто он? – машинально отстранилась Алла, заглянув школьной подруге в глаза. Там плясали настоящие дьяволята. И это уже была не игра.

– Ты, по-моему, с луны свалилась, – вздохнула Лиховцева. – Раз такие вопросы задаешь. Я что, с Урала? Попробуй найти в Питере человека, кто про Владика твоего не слышал. Особенно в период его бурной молодости. Я просто при Рублевском не хотела. Ну, сама понимаешь, не маленькая. Он у меня совсем другого поля ягода. Хотя тоже не лыком шит. Ну так что? Раскрутим мужиков на подар-ки? Давай! Заодно и проверим, насколько они нас любят. Один раз живем, гулять – так гулять. Шубы, брюлики, курорты, машины с квартирами – это все, конечно, хорошо, без этого нельзя жить, но ведь пошло, банально! Мы, правильные девицы, можем и сами все это себе позволить. Искусство – совсем другое дело. Это настоящая сила. И неплохой способ вложения денег, между прочим. Когда еще такой уникальный шанс появится? Ну! Решайся. Выберем каждая по картине и торгуемся до конца. До упора. Сколько бы хапуги ни заломили.

– Не знаю, – все еще колебалась Алла. – Я, конечно, Рерихов с юности обожаю. Их Гималаи – это просто чудо. Но чтобы купить подлинник и у себя дома на стенку повесить – даже в Голливуде не мечтала. Да и не так часто их на торги выставляют. Я… я так не могу. Это же сумасшедшие деньги. Семьдесят пять тысяч стартовый лот. А если они до миллиона подскочат? Надо хотя бы Владу вначале позвонить.

– Так звони. Какие проблемы?

– А твой… Джеймс Бонд действительно сможет выложить столько? Может, не стоит лишний раз играть у него на нервах? Нам-то с тобой хиханьки-хаханьки, а знаешь, каково ему будет, когда кто-то поднимет цену, а он не сможет ответить? Мужики, они ведь как дети. Обидчивые. Особенно когда дело касается денег и секса.

– Ничего, – спокойно заверила Вера. – Если вдруг не хватит, я сама добавлю. Я женщина не бедная. Популярность – те же деньги. Тебе ли не знать. Так что кое-что за душой есть. Могу я, в конце концов, хоть раз в жизни позволить себе совершить безумный поступок, о котором потом, в старости, будет приятно вспомнить?

– Конечно. Даже нужно. Иногда.

– Вот и все. Ты сама и ответила. Ладно, давай, сходи типа попудрить носик и звони своему авторитету. А я пока с Сережкой поворкую, – и Лиховцева мягко, но настойчиво подтолкнула Аллу в сторону, тут же повернувшись в противоположную и переключив все свое внимание на терпеливо дожидающегося окончания активного женского перешептывания Рублевского.

Алла вернулась минуты через три, если не растерянная, то заметно озадаченная. На немой вопрос Веры она ответила:

– Странно. Оба его телефона не отвечают. Раньше такого никогда не было. Обычно он даже на подушку их кладет, не говоря уже про день.

– Мало ли, – пожала плечами актриса. – Оставил где-нибудь. Ничего, объявится твой олигарх. Позже перезвонишь, а сейчас пойдем послушаем. Кажется этот смешной дядечка с платочком на шее вот-вот начнет нам рассказывать о творческом пути гениальной семейки.

После интересного, изобилующего любопытными подробностями рассказа искусствоведа показали документальный фильм. Затем объявили, что через полчаса в соседнем зале начнется главное мероприятие вечера – аукцион. К назначенному времени все места были заняты, кое-кому даже пришлось стоять в проходах. Ведущий аукциона – специально приглашенный устроителями известный телеведущий и шоумен Дима Набиев объявил первый лот, стукнул деревянным молотком. Торги начались и, к огромному удивлению, если не сказать – полной растерянности собравшихся в «Арт-бутике» знаменитостей и «денежных мешков», молниеносно закончились. В течение каких-то пяти минут. Обе картины были не куплены – буквально сметены неприметным на вид, смахивающим на средней руки адвоката, мужичком лет пятидесяти в сером костюме и смешных очках с толстыми, как бутылочное донышко, линзами. Это, вне всяких сомнений, был посредник, какие часто приходят на аукционы вместо реальных покупателей. Пока шли торги, он не опускал от уха мобильный телефон, поддерживая постоянную связь с боссом. Едва объявили стартовую цену первого лота, «адвокат» тут же поднял руку и увеличил ее вдвое. А когда какой-то пузатый громила с первого ряда, недовольно оглянувшись и наморщив лоб, громогласно добавил к этой цене еще пятьдесят тысяч баксов, мужичок снисходительно улыбнулся и, не повышая голоса, веско, «по-примаковски», забил последний гвоздь:

– Триста. Триста тысяч долларов.

По залу прошел возбужденный гул. Щелкнули несколько фотоаппаратов. На вопрос ведущего, не хочет ли кто-нибудь поднять цену, никто из присутствующих ответить не решился. Что совсем не удивительно. Ибо всем, более-менее разбирающимся в искусстве свидетелям торгов было очевидно – даже начальная цена и так была завышена выше всяких рамок. Рерих-младший хоть и хороший художник, и картины у него достойные и подчас завораживающие, но не до такой же степени, чтобы платить за них стоимость двух новеньких «мерседесов». Не Винсент Ван Гог, чай. И даже, прости господи, не Шемякин. В общем, быстро уловившему настроение зала Набиеву ничего не оставалось, как ударить молотком и объявить победителя.

Со вторым лотом случилось то же самое, разве что чуть драматичнее. Какая-то увешанная бриллиантами пышнотелая дама в атласном платье, смахивающая на проворовавшуюся заведующую универсамом из советских времен, попыталась было торговаться, подняв начальную цену до девяноста тысяч баксов, но первый же ответ мужичка, объявившего сто пятьдесят, заставил ее подавленно замолчать, пробормотать под нос нечто явно нецензурное и, гордо вздернув нос и качая безразмерным студенистым бюстом, покинуть зал. Казалось, это конец, но вдруг снова вмешался толстяк, пунцовый от злости, и, не желая падать лицом в грязь перед своей обиженно надувшейся спутницей – типичной «вешалкой-прилипалой» с силиконовыми сиськами, явно отрывая от сердца кровно заработанные денежки, объявил триста. На что мужичок, перебросившись парой фраз по телефону с хозяином, ответил четырьмя сотнями тысяч. Толстяк, схватившись за сердце, тяжело рухнул на стул. У него был такой вид, будто через секунду его хватит апоплексический удар. Ежу было понятно, что теперь – действительно финиш. Ведущий снова бахнул молотком, объявил аукцион закрытым и бодро предложил гостям вернуться к фуршету и созерцанию развешанных на стенах галереи картин отца и сына Рерихов. Кое-кто, не желая упускать оплаченную дорогим входным билетом жратву и выпивку, так и сделал, но большая часть гостей, для которых смыслом прихода являлся именно аукцион, покинули галерею. Победитель торгов, быстро подписав нужные документы и уладив формальности с устроителями, отбыл в сопровождении двух неизвестно откуда появившихся телохранителей, грубо оттолкнувших метнувшихся было к счастливчику журналюг. Досмотрев спектакль до конца, вконец растерянные и грустные Алла и Вера взяли свою верхнюю одежду из гардероба и вместе с Рублевским вышли на улицу.