Сезон охоты на ментов - Сергей Зверев Страница 3

– Да, – сконфузился Андрей Андреевич. Окружающая обстановка давила на него, и он беспомощно посмотрел на Сашу.

– Дядя Юра, сейчас Андрей Андреевич заканчивает эротический роман о распутной баронессе. Книга пойдет. Помоги. Второй роман будет о ворах, «рыцарях удачи». Я тебе говорил – Андрей Андреевич известный писатель, лауреат госпремий.

– Был. Был известный, – вставил Ондатр и посмотрел пустыми глазами на Андрея Андреевича, словно обдал ледяной волной. Глаза смерти. Потом неожиданно заулыбался: – Я ведь читал ваши книги, Андрей Андреевич. Ха-ха. В тюремной библиотеке у нас была целая подборка ваших фолиантов. Ха-ха. Честные благородные советские люди, а теперь – эротика и воры. Ха-ха. Эротика – это хорошо, это ходкий товар, одобряю. Будете писать о ворах, там тоже побольше этого… эротики хреновой… Пейте чай. Чефир? Нет? Ха-ха. Шучу. Пейте, чай хорошо заваренный, ароматный, лечебный.

Андрей Андреевич взял в руки чашку с крепким чаем, сделал глоток. Ондатр, закинув ногу на ногу и развалясь в пластиковом полукресле, пытливо следил за ним. Андрей Андреевич ощутил, что боится уголовника – пальцем шевельнет, и его придавят здесь, как клопа.

– Эротика – это хорошо, – повторил Ондатр. – Видели здесь эротику?

– Нет, что вы, – смущенно ответил Андрей Андреевич. – Только стоны слышали.

– Хорошо, что не видели. Зрелище отвратительное. Но вам предстоит писать об этом, поэтому вы должны знать.

– Посмотрю несколько порнороликов в Интернете.

– Порно – глупость. Надо видеть вживую… Идея! Послезавтра у меня пикник на природе – приезжайте с Сашей. Будут гости – два дружка моих выходят с зоны, хочу их приветить, развлечь. Поедите, выпьете, послушаете, посмотрите. Да и мне престижу прибавится – в друзьях известный писатель! Мы ведь теперь друзья?

– Да, да, – закивал Андрей Андреевич. – Конечно.

Ондатр протянул ему руку, и Андрей Андреевич, тушуясь, пожал ее. Господи, что бы сказал сын, узнай он о таком!

В город возвращались с разными чувствами. Андрей Андреевич был задумчив. Встреча с уголовником потрясла его до глубины души. Надо же!

Саша, напротив, был радостно возбужден. На заднем сиденье лежал «дипломат» – Ондатр, в присутствии Андрея Андреевича, передал молодому издателю деньги на эротическую книгу.

В офисе он выдал Андрею Андреевичу триста долларов, но договор подписывать не стал.

– Дядя Юра хочет сам прочесть весь роман. Если ему понравится, он заплатит вам значительно больше положенного. Пока аванс – три сотни, потом еще дам. И работайте, работайте быстрее. А послезавтра едем на пикник. Встретимся у офиса, как сегодня. Это обязательно, без всяких там «заболел» или «не могу». – Посмотрев на задумчивого Андрея Андреевича, Семенов пожал плечами. – А что делать? Мы люди подневольные – бизнес!

Дома у Егорова работа не шла. Он устало и тупо смотрел в монитор компьютера:

«Графиня Бескова и пани Вешковецкая, прелестные женщины, идеалы небесной красоты и самые развязные распутницы империи, поедали окрошку…»

Его отвлек телефонный звонок, не сотовый – домашний. Встать или нет? Если подойдет, потом опять долго настраиваться. Но ведь это, наверное, Машка звонит. Вот дуреха! Собралась замуж за поэта Самсонова. Поэт – разве профессия для мужчины? Стихами сыт не будешь. Поэты всегда голодные.

Он так и не поднялся, и телефон смолк. Андрей Андреевич повернулся к монитору, и пальцы сами побежали по клавиатуре: «Графиня с перекошенным лицом мчалась к озеру…» Все, сбился. Где-то он эту фразу уже читал. Да, совсем не к месту. Почему графиня мчалась к озеру и что у нее с лицом?

Хватит! Не идет работа… Надо сходить к сыну, поделиться радостью о творческой поденщине и деньгах!

Геннадий нервно постукивал карандашом по чистой от пыли и бумаг поверхности своего стола. В нем кипела злость, и с каждой минутой росла досада. Ох, Машка, Машка! Как же так? Он уже примирился с мыслью, что легкомысленная доченька станет женой дурака-поэта, а тут такой финт – Машка беременна, а толстый подлец Самсонов раздумал жениться! Кабан! Геннадий сжал кулак, и карандаш с хрустом переломился.

Поэт Мишка Самсонов, гордо величавший себя «Мамонт Самсонов, коммерческий поэт, динозавр жанра!», в глазах Геннадия с самого начала их знакомства был козлом. Здоровенный, толстый, с русой шевелюрой из крупных кудрей, он выглядел импозантно: всегда в костюме-тройке, когда при бабочке, когда с шейным платком под дорогой рубашкой; руки холеные, наманикюренные ногти, на мизинце – ажурный перстень с алмазной крошкой. Курил дорогие дамские сигареты, но пил водку и любой крепкий алкоголь, даже самого низкого качества. На каждом углу кричал: «Жизнь – дерьмо!» Обжираясь блинами с красной икрой, особенно страдал, что жизнь идет не так, как хотелось, что вокруг все дрянь, а он – динозавр жанра. Родись он в начале двадцатого века, попал бы в струю – после Октябрьской революции поэзия кипела, волновала сердца, разжигала пожары в душах, а сейчас кому она нужна?

Издавался Мишка с трудом, на что жил – непонятно, но имел двухкомнатную квартиру в центре, «Жигули»-семерку и постоянно ошивался в дорогих ресторанах и на светских тусовках.

На широкую арену Самсонов, как поэт, выплыл на Ленине. Как раз шли предвыборные баталии, и монархическая партия заказала Мамонту какую-нибудь агитационную поэму, принижающую коммунистов и пролетариев. Мишка пошарил в пыльных закромах школьной библиотеки у своего дома (тогда в пространство Интернета выхода он еще не имел), наскоро ознакомился с имеющимися поэтическими одами о Ленине и за пару часов состряпал заказ. Поэма называлась «Как печник не поверил Ленину». Печник Савельич выкладывал печку для Ильича, но ему нашептали соседи, что кто-то в дневное время навещает его внучку Дуньку. Думая на великовозрастного балбеса Потапа – кулацкого сынка, Савельич бросил работу, выломал из забора длинный толстый дрын и кинулся на расправу:

…Злой старик ворвался в хату,<R>С дрыном к спальне – напрямик.<R>Вдруг из спальни вышел… Ленин.<R> – Ленин! – так и сел старик…

Потом, как Ленин ни пытался внушить печнику, что всего-навсего объяснял девушке задачи коммунистического переустройства общества, тот не поверил. Разочаровавшись в Ильиче, печник ушел к белым. Он просился в солдаты, но его не взяли. Адмирал Колчак, наслышанный о славе печника, попросил выложить печку. Старик с удовольствием выполнил просьбу. Печка вышла – одно загляденье. Колчак щедро наградил старика деньгами. Но печник от денег отказался – как можно, деньги с благодетеля России! Подозрительный адмирал усмотрел в отказе явное пренебрежение старика к монархическому движению и симпатию к коммунистам и приказал печника расстрелять. Печника шлепнули.

Начало поэмы привело монархистов в экстаз, но окончание…

– Мамонт, вас не туда занесло! – возмутились монархисты. – У вас Колчак – явный зверь, поборник кровавой реакции. Почему он расстрелял печника? Что о нас подумают избиратели?

Поэму не приняли. Раздосадованный Мамонт поменял Ленина и Колчака местами и предстал перед избирательным штабом «красных». Там Самсонов еле избежал избиения.