Русская рулетка - Сергей Зверев Страница 3

Посетителю, впервые попавшему в неожиданно просторное, украшенное колоннами и лепниной фойе, непроизвольно хотелось перекреститься. Со всех сторон, даже с потолка, на него словно в православной церкви взирали суровые живописные лики сталевара в каске и румяной, грудастой колхозницы со снопом в руках, комсомольца с горящим взором безумных глаз и народного интеллигента, который прикрывался папкой от сурового милиционера, гневно тыкавшего в него пальцем с противоположной стены. Творцами этих размноженных в тысячах экземпляров по всей стране представителей советского общества не были также забыты сугубо положительные дети среднего школьного возраста, о чем свидетельствовали повязанные вокруг их шей пионерские галстуки, мамы со щекастыми младенцами на руках, летчики в авиашлемах, солдаты с автоматами на груди, бдительно охраняющие народный покой, и даже домашние животные, представленные буренками, овечками и хрюшками. Над головой члена профсоюза, посетившего невзначай собственный дворец, висел наглухо застегнутый на все пуговицы пиджака советский человек, который в качестве доказательства своей преданности идеям Ленина и партии двумя руками держал громадный талмуд с надписью «Программа КПСС». При взгляде на этого гражданина снизу казалось, будто он летит навстречу отполированному мраморному полу и, чтобы не разбить физиономию, инстинктивно выставил руки вперед.

Впрочем, могло также показаться, что этот белокурый товарищ арийского типа просто хочет прихлопнуть как тараканов, оказавшихся под ним на свою беду сограждан, и прихлопнуть не чем-нибудь, а судьбоносным документом. Впрочем, советский человек всегда был таков: увидев таракана, швырял всем, что попадалось под руку, будь то «Программа КПСС», алюминиевая миска или шлепанцы.

Был бы дворец побогаче, деньги за его оформление достались бы не художникам, а мастерам резца. Естественным дополнением монументальной лепнины являлись бы, конечно, скульптуры, изображавшие вышеупомянутых персонажей. Но труд ваятелей обозначался в гонорарных ведомостях числами с гораздо большим количеством нулей, нежели труд мастеров кисти. Конечно, городскому начальству, в рядах которого тогда находился молодой, перспективный секретарь горкома по идеологии Михайлишин, очень хотелось установить во дворце хотя бы одну статую – что-нибудь вроде дородной матроны, воплощающей богиню социалистического труда. Но желанию этому не суждено было воплотиться в жизнь из-за нехватки средств. Так и получилось, что в Запрудном и дым оказался пожиже и труба пониже.

Теперь почившему в бозе Степану Трофимовичу Михайлишину пришлось лежать под выцветшим от времени гражданином Страны Советов. Если бы бывший первый секретарь горкома мог открыть глаза, его взгляд уперся бы в милую сердцу, хотя и полинявшую надпись «Программа КПСС».

Наполовину открытый гроб стоял прямо в фойе Дворца культуры профсоюзов. Место не слишком подходящее, но с этим городскому руководству пришлось смириться. Во-первых, дворец оказался единственным в Запрудном общественным местом, которое еще функционировало, не будучи при этом оккупированным вездесущими коммерсантами. В конце концов, не выставлять же для прощания гроб с телом бывшего первого секретаря горкома партии и председателя горисполкома в расположенном неподалеку здании бывшего кинотеатра «Мир», где известный в Запрудном бизнесмен Константин Панфилов заканчивал ремонт и готовил к открытию казино «Золотой дукат».

Здание горисполкома тоже не слишком пригодно для проведения похоронных церемоний.

Другое дело, если бы гроб с телом покойного установили на сцене дворцового зала. Однако доски на годами не знавшей ремонта сцене подгнили. Ходить по ним осмеливались только отчаянные сорвиголовы вроде вечно пьяного дворцового столяра Ивана Кузьмича. Ремонт проводить было некогда, и от греха подальше решили поставить гроб в фойе. Тут, по крайней мере, и доступ к телу открыт, и мрамор под ногами. Тесновато, однако вполне прилично.

Гроб окружили венками, живыми цветами, уложили на стульях подушечки с правительственными наградами, стены задрапировали черным крепом, скрыв лица сталеваров и колхозниц. Теперь вместо них на каждого входившего в фойе взирал с большого фотопортрета туповатый, но по-отечески строгий взгляд Степана Трофимовича.

Похороны Михайлишина были намечены на 14.00 следующего дня. С десяти утра открывался доступ к телу бывшего городского руководителя для всех желающих проститься с ним. Об этом извещало объявление в траурной рамке, вывешенное на стене Дворца профсоюзов.

В два часа пополудни во дворце должны были собраться нынешние руководители города и представители властей соседних районов. Председатель горисполкома Иван Данилович Кинелев заручился также обещаниями приехать на траурную церемонию и нескольких чиновников из областного руководства. Городскому управлению внутренних дел было поручено обеспечить порядок в городе. Начальник отдела внутренних дел полковник Сапронов распорядился выставить во дворце охрану и увеличить количество нарядов вневедомственной охраны в районе Дворца профсоюзов.

На Запрудный опускалась стылая, беззвездная ноябрьская ночь.

* * *

«Уазик» защитного цвета с надписью на дверце, обозначавшей его принадлежность к отделу вневедомственной охраны, медленно пересек по диагонали небольшую площадь перед Дворцом культуры профсоюзов и остановился на тротуаре за ближайшим перекрестком.

– Вот тут и постоим, – сказал сидевший за рулем сержант с рябоватым некрасивым лицом. – Покурим, погреемся. Доставай, Панков, свои. А то у меня уже кончились.

Его напарник с лычками младшего сержанта на погонах неохотно полез в карман и достал «Яву».

– Слышь, Лепехин, все равно на машине, давай к ларьку какому-нибудь сгоняем, сигаретами разживешься.

– Да не жмись ты! У вас в деревне что, все такие куркули, как ты?

Пока напарник с натугой шевелил мозгами, не зная, что ответить, милиционер-водитель резво выдернул у него из пачки сигарету.

– В большой семье не щелкай клювом, – засмеялся он, прикуривая от собственной зажигалки и протягивая ее Панкову. – Ну, что надулся, как мышь на воду?

– Какая мышь?

– Это так говорят, Панков.

Сержант с наслаждением затянулся и выпустил струйку дыма в щель приоткрытого окна.

– Что, не понимаешь? Ну, вроде как набычился…

– Набычишься тут… Ты у меня вечно сигареты стреляешь.

– Что же мне каждый раз, когда сигареты кончаются, сразу в ларек бежать? А плечо друга зачем?

– Не плечо, а карман, – кисло протянул Панков.

– Какая разница?

– Большая.

– Что это за друг, который сигаретой пожертвовать не может? Как же ты меня в бою защищать будешь?

– Ну и шутки у тебя, Лепехин. В каком еще бою?

– А пистолет тебе для чего дали?

– Так, на всякий случай.

– Вот представь себе, что этот самый случай произошел. Вместо того, чтоб друга защищать, ты будешь думать: патронов жалко, защищать не буду.