Слепой. Не брать живым - Андрей Воронин Страница 3

Уложив сына спать, Глеб Сиверов потушил свет и подошел к окну. На улице было туманно и сыро, моросил мелкий дождь, и порывы ветра то и дело трепали продрогшие без листьев ветви деревьев. Два фонаря плавали в дождливой бездне, будто небесные светила, безнадежно пытаясь вырваться из вязких кругов тумана и едва нащупывая светом ведущую к подъезду дорожку. Ни машин во дворе, ни дома напротив было не разглядеть.

В квартире было совсем тихо. Похоже, жена тоже задремала.

После того как у них с Ириной родился сын, Глеб, даже еще до конца не осознав значимости этого события, почувствовал, что теперь не сможет, как раньше, рисковать безоглядно. Пока названный в честь него же Глеб-младший не подрастет, он за него в ответе. И еще он чувствовал, что ему не хочется разлучаться с семьей. Может, он уже стареет? Глеб ловил себя на том, что буквально упивается спокойствием и тишиной, которых так мало было в его жизни. Ему даже музыку не хотелось включать. И настойчивое дерганье поставленного на виброрежим мобильного было совсем некстати.

Сиверов достал из кармана джинсов телефон и глянул на дисплей. Там высветился номер телефона единственного человека, которому он не мог не ответить. И не столько по долгу службы, сколько по долгу сердца. Это был Федор Филиппович Потапчук, скорее даже не начальник, а друг, старший друг, которого Глеб Сиверов, спецагент ФСБ с оперативным псевдонимом Слепой, привык уважать. С Потапчуком его связывали годы совместной работы, оба не раз рисковали жизнью и с честью выпутывались из порой безвыходных ситуаций. Правда, в последнее время Федор Филиппович взял на себя роль ангела-хранителя Сиверова, ограждая его от ненужного, по его мнению, риска.

Глеб даже как-то спросил у него: «Может, мне перестали доверять?» На что Потапчук, не скрывая легкой иронии, заметил, что для рядовых головоломных эскапад у них хватает агентов помоложе и, главное, бездетных. Сиверов лишь молча пожал плечами, поскольку понимал, что рано или поздно настанет момент, когда без его опыта и мастерства обойтись не смогут. И если уж Потапчук решил побеспокоить его в этот промозглый, дождливый осенний вечер, значит, и в самом деле стряслось нечто экстраординарное.

— Слушаю вас, Федор Филиппович! — ответил Глеб, стараясь говорить потише.

— Это я тебя слушаю! — бодро отозвался Потапчук. — Как там Глебушка-младший?

— Да вот только что уснул.

— Отлично, — обрадовался Потапчук. — Значит, мы с тобой можем встретиться!

— Встретиться? Это срочно? — насторожился Глеб.

— Да, — односложно ответил Потапчук, и в его теплом голосе зазвучали сухие тревожные нотки.

— Где и когда?

— Я сейчас в сауне. Подъезжай, — сказал Потапчук.

— Через пятнадцать минут буду, — пообещал Глеб, взглянув на стоящий на подоконнике будильник со все еще не переведенными на зимнее время стрелками.

Уже натянув свитер, он зашел на кухню, умылся холодной водой и, пока заваривался кофе, потер виски, переносицу… Но и после кофе особой бодрости он не почувствовал. Перевод часов для тех, кто приучил себя жить по строгому распорядку дня, был делом гибельным, но Глеб все трудности воспринимал лишь как новую высоту, которую, хочешь не хочешь, нужно преодолеть.

Потапчук ждал его, конечно же, не в сауне, а в агентурной квартире в Банном переулке. Банный переулок находился от дома Глеба Сиверова всего в двух автобусных остановках, но Глеб проехал пару остановок в обратную сторону, зашел в магазин, купил бутылку коньяка, лимон, сыр и пачку хорошего кофе. И уже с этим увесистым пакетом поехал на нужную остановку. В автобусе сидели только две усталые, продрогшие под дождем женщины и молодой человек, который, не снимая с головы капюшона куртки, мерно подергивался под разносившуюся из его наушников по салону «Металлику».

Сиверов сел у самых дверей и, сделав вид, что задремал, но вот спохватился, на нужной остановке выскочил из автобуса, когда уже закрывались двери. Убедившись в том, что никто его личностью не интересуется, он направился в Банный переулок, где в одной из ничем не примечательных, переживших недавний капремонт «хрущевок» на третьем этаже находилась только им с Потапчуком известная, снятая на чужое имя квартира.

В подъезде недавно установили кодовый замок, и Глебу, который помнил квартиру на вид — третий этаж, налево, — пришлось просчитать ее номер.

— Ну, наконец! — чуть раздраженно бросил Потапчук и добавил: — Входи, открываю!

За железной дверью с кодовым замком свет не горел, и Глебу пришлось подниматься по лестнице чуть ли не наощупь. Правда, на третьем этаже было посветлее — Потапчук предусмотрительно приоткрыл дверь.

— Ты, я смотрю, не с пустыми руками, — кивнул Потапчук, взглянув на пакет, из которого выглядывало горлышко коньячной бутылки.

— Это, Федор Филиппович, исключительно ради конспирации, — улыбнулся Глеб, захлопнув за собой дверь.

— Ладно, конспиратор, проходи, — пригласил Потапчук, — раздевайся, я уже чайник включил. Ты замерз, наверное…

— В такую погоду, как говорят, хороший хозяин собаку во двор не выпустит, — покачал головой Глеб, отдавая Потапчуку пакет.

— Ну, я не хозяин, а ты не собака, — пожал плечами Потапчук, направляясь на кухню.

Глеб аккуратно стряхнул с куртки дождевую влагу, повесил ее на вешалку и принялся стаскивать с ног кроссовки.

Когда он появился на кухне, на столе уже стояли бутылка коньяка, рюмки и тарелочка с аккуратно нарезанным лимоном.

— Я сейчас кофе заварю, но тебе, может, чего перекусить, хотя бы бутерброды сделать… — предложил Потапчук.

— Я же из дому! — улыбнулся Глеб.

— Как приятно мне слышать это из твоих уст! — ухмыльнулся Потапчук, насыпая кофе и сахар в чашечки и доливая туда кипяток.

— Федор Филиппович, вы же меня в такую погоду не кофе пить выдернули, — покачал головой Глеб, усаживаясь за стол, — давайте сразу к делу. А то я две ночи спал урывками и день нынче совсем уж дурацкий выдался, помотаться по городу пришлось. Так устал, что засыпаю буквально на ходу.

Потапчук настороженно поинтересовался:

— А чего ты по городу мотался?

— Да так, бытовуха! — махнул рукой Глеб, открывая бутылку и разливая в рюмки коньяк.

— Ну что ж, давай выпьем за то, чтобы она, эта бытовуха, не затянула тебя в свое болото! — провозгласил Потапчук, чокаясь с Глебом.

Он разделался с коньяком в несколько глотков, взял с тарелочки ломтик лимона, насыпал на него из пакета немного молотого кофе, добавил ложечку сахара и, смачно причмокнув, положил его в рот.