Гольф с моджахедами - Валериан Скворцов Страница 29

Бонзы от силовых структур, в особенности те, кто получил или захватил свои посты в результате политических расчетов, преисполнены чувством собственной значимости. Это самая страшная опасность для профессионала. При этом бонзы становятся чванливее балерин и теноров. Стоит «некоему в штатском», предположительно с генеральской звездой на плечах под подкладкой пиджака, появиться в тусовке, и… — ничего, конечно, не меняется, но меняются все… «Он» упивается самоиндуктирующимся полем настороженности, удивления, почтения и других чувств и ощущений, в основном — гнусных, конечно… Возникает сговор многозначительности. Остальные потом говорят: «Знаете, с кем я общался?»

Ореол рискового человека — словно нимб вокруг владельца всех тайн и властелина секретного ведомства. Но этот человек, если и рискует, то лишь собственными кадрами. Людьми разведки платят, ими сдают сдачи, обменивают, как одну валюту на другую, в зависимости от страны пребывания.

Случается и хуже. Многие агенты, даже очень многие, провалились потому, что их подвела неосторожность начальства или работодателя, замешанная на мести, зависти, разочаровании, личной неприязни. Скажем, начальству или работодателю могут не нравиться новации в методах работы агента, которые откроют ему карьеру в Центре. Или высокие заработки… Или красивая жена… Агент работает «слишком хорошо» или «слишком плохо» такое мнение особенно опасно, здесь административный яд впрыскивается добавлением наречия «слишком». Неосторожно произнесенное вслух, это мнение становится объективным, а агент — покойником заранее. «Слишком хорошо» несомненно двойник. «Слишком плохо» — трус или пентюх. В обоих случаях приговор: делу опасен, подлежит отзыву. Как именно — неважно. Допустимо и в направлении царства Божия.

Разведка не индивидуальное предприятие, что бы ни утверждали алексеевские профессора. Шпион работает для других, его хозяин — контора, в свою очередь существующая в сложной системе подобных, вынужденных время от времени выполнять общую задачу. А если они действуют вместе, то неминуемо вырождаются в подобие африканских племен, грызущихся за делянки, где прорастают информационные гнилушки. Сотрудничество, как расслабляющий фактор, опаснее вражды. Зазевайся или повернись спиной — союзник оберет твою корзинку, чем и порадует собственное начальство. Знай, мол, наших!

Помимо всего прочего, агент, даже по найму, — жалкий служащий. Как клерк в домоуправлении. Он так же прикидывает: насколько довольны начальники? Только у агента возможности объективной оценки собственного положения минимальны. Контакты преднамеренно ограничены, сведения от оператора, который задает, а не отвечает на вопросы, ничтожны, и умозаключения на такой основе приводят к паранойе. Страх оказаться преданным нарастает. Агент понимает, что его профессиональное существование и жизнь всецело зависят от того, насколько он обеспечивает потребности или, по крайней мере, не вызывает неудовольствия нанимателя. Нанимателя, занятого политикой…

Видимо, в политику Ефим Шлайн и вляпался.

Сварив кофе, я вспомнил его дурацкую привычку заливать растворимый «Нескафе» горячей водой прямиком из кухонного крана…

Господи, ну что на свете может быть сволочней дружбы!

Кажется, у меня ещё оставались идеалы.

Материализовать припадок благородства я решил после восьми часов, когда допускал частичное прояснение обстоятельств битвы. И снова придавил пару часов, в тишине и дома. Кофе или чай не мешают мне спать. В особенности, в свежей пижаме. В тишине и дома. В этом отношении я автомат.

В десять ноль пять утра сторож автостоянки в Оружейном переулке сообщил по телефону, что никто не звонил и свиданий мне, стало быть, не назначал. На вопрос, нет ли записки под дворником «Форда», ответил, что ничего не видит. На просьбу присмотреться повнимательней сказал, что не слепой и, слава Богу, х… от фиги ещё отличает. На том и расстались.

Выходило, что моя бумажка из-под щетки исчезла. По логике вещей, поскольку матерщинник Курпатов про мою просьбу, мягко говоря, забыл, бумажку забрал Сергей, претендующий на возмещение не нанесенного мне ущерба. Этим он дал знать, что ждет моего звонка по-прежнему.

Я переключился на мобильный. Трубку сняли на шестой или седьмой сигнал. Мрачноватый голос сообщил:

— Никого нет, перезвоните после двенадцати…

В консерватории царила тишина.

— Мне Курпатова, — сказал я.

— Он заступает послезавтра.

— Тогда Сергея.

— Слушаю… Что нужно?

— «Форд» слегка починить.

Ответ последовал без паузы:

— Сегодня в восемнадцать. Астраханский переулок. В середине есть автостоянка, за воротами налево до упора. Каменное строение с двумя въездами на подъемники. Вас встретят.

— Кто и от кого?

— Я же сказал: вас встретят.

Это приглашал заказчик. Ну, а поскольку встреча заранее намечалась в ремонтной мастерской, «Форд» и стал удобным поводом…

Я включил компьютер и по коду, полученному от Шлайна, выудил из справочной базы спецслужб название учреждения, где стоял телефон, по которому говорил Сергей. Оказалось: частное охранное предприятие «Черный дракон», на Малой Дмитровке. Решение напрашивалось: пообедаю на той же улице в подвальном ресторане «Трам» с механическим пианино, бочковым пивом в баре и настенным монитором в столовой зале, на котором показывают фильмы тридцатых годов. Вкусно поем и присмотрюсь к заведению напротив.

Напротив оказалось длинная продолговатая проплешина из-под снятой вывески «Казино Чехов» на старинном здании, вдоль которого лед с тротуара не скалывали недели две. Двери игрального вертепа, спустившего флаг, никто не тронул и после двенадцати дня — я наблюдал за ними в течение полутора часов. Матерщинник Курпатов и мрачноватый Сергей проникали на работу потайными задворками.

Промерзнув, я зашел в «Трам», с удовольствием пропустил кружку «Балтики», съел бараньи ребрышки, называвшиеся в меню «пулеметной лентой», и выпил сто пятьдесят граммов «смирновской». Отчего бы и не насладиться яствами, если предстояла работа, цену которой заказчик, конечно, знает и частично оплатит вперед?

Никакой связи между посланием насчет Праги, пришедшим от Шлайна, и запиской, оставленной под дворником «Форда», конечно, не существовало. Ефиму придется выпутываться в одиночку и без меня. Закончу работу, которая просится в руки, и уже тогда подумаю о чужих заботах…

Давно известно: любые решения после восьми вечера наутро представляются чепухой. Такими и казались теперь вчерашние души прекрасные порывы. Скакать сломя голову, да ещё за собственный счет, в Прагу на предмет звонка этому… Тыбурцию или как там его, чтобы встревать в делишки Ефима Шлайна? Лучшего друга и отца родного, поильца и кормильца, который и пальцем не шевельнет, случись от меня призыв о помощи, не обещающей прямой пользы для его конторы?

На полиэкране показывали «Огни большого города» Чарли Чаплина. Отоспавшийся, свеженький, вкусно накормленный, слегка выпивший, я преисполнялся уверенностью в себе самом. И, поскольку предстоящее свидание назначали не в конторе или каком другом безопасном помещении, я был к тому же, как говорится, вооружен и очень опасен. Пуленепробиваемая «бельевая» кольчужка серии «Второй шанс» американской фирмы Дюпон под свитером, новехонькие, пристрелянные «Беретта 92F» с обоймой на пятнадцать патронов и полуавтоматический, простой, как кирпич, девятнадцатизарядный «Глок» под твидовым пиджаком обоснованно подкрепляли бодрые ощущения.