Переводчик - Александр Шувалов Страница 29

Да-да, именно эстонцем, одним из жителей маленькой, но гордой страны вековых сосен, голубых прозрачных озер, омываемой суровым Балтийским морем, родины спокойных и отважных людей.

К обретению родины Малкин отнесся с чисто эстонской основательностью. Он раздобыл где-то и чуть ли не наизусть вызубрил «Калевалу», сборник легенд теперь уже его народа. С упорством и терпением прочел все, что можно было, по истории и географии Эстонии, а потом взялся за изучение родного языка.

Выписавшись из госпиталя, Семен к чертовой матери уволился из рядов имперской армии и вышел из рядов КПСС, не желая иметь ничего общего с поработившими его страну захватчиками. От пенсии, правда, отказываться не стал. Свел дружбу с людьми из эстонского землячества в Москве, жадно впитывая в себя рассказы о стране, народных обычаях, нравах. Он даже пытался говорить с ними по-эстонски. Получалось, правда, не ахти, способностей к языкам у Малкина не оказалось, единственное, чему он смог научиться, – это говорить по-русски с непонятным акцентом. По-западному вежливые прибалты, общаясь с новым земляком, как могли, терпели эти филологические пытки, но при упоминании о нем крутили указательным пальцем у виска. Заходящий иногда проведать новорожденного иностранца Котов тихо похрюкивал от всего увиденного.

Уезжающие на Землю обетованную отец с матерью закидоны сына оценили по-разному: отец высказался нелицеприятно и нецензурно, мать поцеловала его в наметившуюся лысинку на макушке и кротко посоветовала не быть идиотом.

Но Семена было уже не остановить. Он начал собирать документы на получение эстонского гражданства и подал заявление в ЗАГС, желая отречься от полученных при рождении имени и фамилии и стать Арво Риийком. Фамилию он позаимствовал у матери, а имя выбрал сам, очень уж оно ему понравилось.

Жена поначалу на чудачества мужа смотрела сквозь пальцы, так как он по-прежнему приносил деньги в дом и в походах налево замечен не был. Когда он отказался есть сало и борщ, а вместо них попросил приготовить ему вере пакеогид (блины с кровью) и непременно кааликалартулипудер (брюквенно-картофельную кашу), спросила, не хочет ли он посетить психиатра Появившаяся у него привычка разговаривать с ней на неизвестном науке языке («Торокаая, кте моии прююкки?»), через каждые два слова спрашивая: «Каак этто пуутет по-руски?» – уже начала ее доставать. Чаша терпения переполнилась, когда бывший Семен обрадовал ее новостью, что она в ближайшее время станет не Галиной Малкиной, а Хелью Риийк и сменит жалкую азиатскую Москву на процветающий западный мегаполис Таллинн. Не желающая превращаться в Хелью Галина обозвала супруга кретином, психом и почему-то бандеровцем, забрала детей и уехала к родителям в Харьков.

Он не больно-то и огорчился, купил билет и поехал на свидание с родиной, повторяя под стук колес ставшие родными слова: Сааремаа, Хийумаа, Найсоор, Валга, Коннаоя. Больше всего понравилось Коннаоя («Лягушачий ручей» – речка на границе Эстонии и Латвии), так и повторял почти всю дорогу.

Реальность оказалась жестокой и даже немного гадкой. Столица его новой родины по размерам оказалась много меньше подмосковных Мытищ и встретила ёго, как говорится, мордой об стол. Никто не бросился новообретенному соотечественнику на шею, его просто не замечали. Весь день он ходил по столице, все больше разочаровываясь, а вечер завершился на полном миноре – трое поддатых пузатых блондинов обозвали его на ломаном русском «пархатым жидом» и крепко побили. Прибывший через некоторое время на место происшествия наряд полиции признал его виновным (в получении побоев, очевидно), и ночь он провел в обезьяннике местной полиции, вонючем и грязном, как, очевидно, все подобного рода заведения во всем мире. А утром его, ко всему прочему, заставили заплатить довольно ощутимую сумму денег в качестве штрафа «за нарушение общественной нравственности».

Крушение идеалов оказалось под стать тяжелому утреннему похмелью, тяжелым и омерзительным. Бормоча под нос матерные проклятия в адрес «гребаных чухонцев», несостоявшийся Арво быстренько покинул независимую Эстонию и бросился на Украину, вымаливать у супруги прощения. Что и сделал, хоть и не без труда.

На этом разброд и шатания у Семена закончились. В конце девяносто первого он открыл небольшую частную типографию, и дела пошли неплохо. Залогом этому стали золотые руки эстонца-расстриги, очень кстати образовавшийся талант организатора и, конечно же, профессиональные навыки жены Галины, выпускницы Львовского полиграфического института. Что интересно, связи с эстонской диаспорой Малкин продолжал поддерживать и даже печатал несложившимся соотечественникам разную разность к эстонской Троице и Иванову дню с небольшой скидкой.

Вечером следующего дня состоялся военный совет. Водя раздобытой где-то указкой по карте Черноморского побережья, Саня докладывал присутствующим обстановку, прямо как маршал Жуков на совещании в ставке верховного:

– От Хосты до Батуми три часа ходу морем. Обстановка спокойная, доблестный российский военно-морской флот сидит без горючки и занимается самоохраной. У аджарцев своего флота нет, изредка встречаются лихие люди, но на вооруженных не нападают.

– Как мы доберемся до Хосты? – прервал докладчика Бацунин.

– Поездом. Оружие и рации пусть везет кто-нибудь из нашей службы безопасности. Из Хосты в Батуми лодки бегают как трамваи по Москве, без задержек и опозданий. Нас шестерых переправят туда всего за триста долларов. В Батуми у меня есть выход на главу тамошней эстонской диаспоры, некоего Марти Круля. Этот тип еще тот контрабандист, гоняет из Турции товары рядами и колоннами. Кстати, его уже предупредили о нашем визите.

– Дальше?

– Дальше просто. Эти славные ребята мотаются в Турцию морем и, вы не поверите, по воздуху.

– Даже так?

– Именно. Судя по всему, в том районе у Турции вместо ПВО – просто дырка от бублика. Или, во что верится больше, ребята грамотно засылают в оркестр, и у них есть абонемент.

– Что, в Турции?

– В Турции имеется еще одно эстонское сообщество. Базируется, кстати, в Трабзоне. Оттуда до Чиле около пятнадцати километров.

– Что из себя представляет этот Чиле? – полюбопытствовал Сергей.

– Докладываю, городок расположен на побережье. Население около пятнадцати тысяч. Говорят на каком-то диком наречии, именуемом «черноморским», во всяком случае во всей остальной Турции их почти не понимают. Народ весьма своеобразный. В Турции о нем даже анекдоты сочиняют, как у нас о чукчах. Основное занятие населения – рыбная ловля, слегка виноделие и, конечно же, контрабанда. Интересующее нас заведение, «Ешиль мурена» («Зеленая мурена»), находится приблизительно в пятистах метрах от пристани на улице Каръягды (Снежная).

– Ну, ты и филолог, Саня, – восхитился Квадратов.

– Что сделаешь, интеллект не пропьешь, – скромно ответил докладчик и продолжил: – Итак, улицу я назвал, дом пятнадцать. К нему вплотную примыкает длинный такой дом семнадцать, где, по предположению моего человека, и расположен бордель.

– Сколько этажей?