Оплавленный орден - Сергей Самаров Страница 28

– Моя нынешняя винтовка представляет собой дальнобойный автоматический гранатомет «Barrett XM109». Граната, правда, не самая мощная, всего двадцатипятимиллиметровая, но тоже способна все живое в ближайшем радиусе поражения выкосить.

– Калибр хороший, – не согласился майор Валентинов. – Тридцатимиллиметровые гранаты уже уничтожают точность стрельбы в той же степени, в какой и противника убивают. Мы с этим уже сталкивались. Так, Виталий Владиславович?

– Это ты про АГС? [21]

– Про него, родимого.

– У нас раньше был такой на вооружении. Потом отказались. Он нужен был, когда банды были большими и в прорыв шли открыто. Сейчас такое оружие ни к чему. И точность стрельбы у АГС, честно говоря, слегка хромала. А как твоя винтовка, старший сержант?

– Точность стрельбы удовлетворительная. Куда требуется, за два километра я всегда попаду. Ну, пусть не в спичечный коробок, но хотя бы в человека. Или в машину. Особенно нашими российскими зарядами. Они на порядок лучше.

– Нашими? – переспросил подполковник. – Мне сообщили, что с зарядами для твоего гранатомета пока проблема.

– У меня есть один магазин с нашими зарядами. Для эксперимента мне дали. Там граната с молибденовым корпусом. На нее ни ветер, ни дождь практически не влияют. Если наша промышленность такой же гранатомет сделает, то заряды под него уже будут. Три заряда у меня осколочные, два – бронебойные. Американский бронебойный заряд с пятисот метров пробивает броню в сорок миллиметров толщиной. Наш это же делает с семисот метров. С нашими зарядами она более антиматериальна [22], чем с американскими [23]. Я на полигоне отстрелял три магазина. Точно ложатся. Впечатление такое, что из обычной винтовки стреляешь. Если бы, конечно, не отдача.

– Отдача сильно влияет на результат? – спросил Валентинов.

– Для КСВ она, в принципе, не решающая. Здесь высокая скорострельность ни к чему. А с отдачей бороться можно. К плечу, например, можно прокладку прикладывать. Я, кстати, так и делаю. Толстый лист резины на «липучках». Хорошо амортизирует. Но для гранатомета и это, товарищ подполковник, не главенствующий фактор. Отдача может помешать сделать следующий выстрел в ту же точку. Это может в какой-то момент быть важным для стрельбы пулями, а не гранатами. Гранатой главное поразить зону.

– Хорошо. Мы это учтем при разработке операции. Еще меня интересует возможность наших снайперов работать с индикатором оптических систем. Не зря я их у командования выпрашивал? Справитесь?

– Этому нас, товарищ подполковник, хорошо обучали. И теоретические, и практические занятия были. С «Лучом» обнаружение снайпера противника происходит раз в пять, наверное, быстрее, чем с простым биноклем или оптикой. Даже на дальней дистанции.

– Значит, проблем нет?

– У нас был специальный курс охоты на снайпера противника. Только при стрельбе из простых винтовок снайперская охота, как правило, осуществляется парами. А снайпер, вооруженный КСВ, работает в одиночку с помощью индикатора оптических систем.

– Я не понял. Ваш курс специально обучали для работы с «дальнобойками»?

– Начинали мы с простыми снайперскими винтовками. Потом проходили и курс КСВ. В принципе, мы можем работать с тем, что есть у подразделения на вооружении. В данном случае нас вооружили КСВ. Значит, будем с ними работать. А индикатор оптических систем «Луч-1М», можно сказать, входит в комплект КСВ.

– Хорошо. Повторяю вопрос. Проблем в работе с индикатором ни у кого нет?

– Никаких, товарищ подполковник. Проблемы только по вопросу хранения прицелов и индикаторов «Луч». Оставлять их в «оружейной горке», принципиально подготовленной только для хранения автоматов, рискованно. Техника тонкая. Там даже наши КМВ не помещались, и пришлось сооружать специальное приспособление. Но прицелы и индикаторы там же оставлять… Прозвучит тревога, кто-то схватит свой автомат, заденет второпях прицел или дальномер, и это может обернуться трагедией – прибор, возможно, из строя полностью и не выйдет, но станет безбожно врать. Значит, невозможно будет совершить прицельный выстрел. И вообще, прицел считается претенциозным прибором. Как, кстати, и индикатор оптических систем.

– Прицелы и индикаторы упакованы?

– Конечно.

– Можно уложить их в моей канцелярии. Много места не займут. Прямо рядом с моим столом. Претенциозность ваших систем сводится, как я понимаю, к постоянной температуре?

– Вообще-то они равнодушны к температуре, но легко реагируют на физическое воздействие. Заденет кто второпях – ногой или прикладом, жди неприятностей…

– Здесь, в моей канцелярии, на них никто воздействовать не будет. Ни физически, ни химически, ни радиационно, ни каким-то другим способом. Ключ от канцелярии есть только у меня, у начальника штаба, – Устюжанин жестом показал на майора Валентинова, – и у дежурного по отряду. – Так будет даже надежнее, чем у каждого снайпера под собственной подушкой.

– Я скажу, чтобы сюда перенесли, – согласился старший сержант.

– Еще вопрос, и из самых важных. Кто из вашей группы служил раньше в спецназе ГРУ?

– Все, товарищ подполковник. После срочной службы мы подписали контракт и отправились на обучение в школу снайперов. Из двенадцати человек четверо принимали непосредственное участие в боевых действиях. Я в том числе. У двоих имеются награды.

– Физические кондиции, следовательно…

– Постарались не растерять, хотя в школе снайперов таких нагрузок, как на срочной службе, нам не давали. Единственное, в чем там занятия не уступали, это в марш-бросках. Бегать мы не разучились. Но у снайперов, товарищ подполковник, своя специфика службы. Нам, например, запрещено поднимать грузы тяжелее двадцати пяти килограммов. Это специально делается, чтобы руки не были скованы в момент стрельбы. Снайперу объемные мышцы, как правило, мешают.