Я бриллианты меряю горстями - Андрей Дышев Страница 28

Спектакль проходил в Доме культуры железнодорожников и никакого отношения к театру современного монолога не имел. Это была гастрольная труппа из какой-то сибирской провинции с модерновой постановкой гоголевской «Шинели».

Едва Гера сел на свое место, как к нему протиснулась Римма и села рядом. Она была в роскошном вечернем платье да еще с букетом роз.

– Хорошо, что вы пришли! – сказала она возбужденно. Щеки ее рдели румянцем, глаза блестели, словно драгоценные камни. Кажется, она только-только пришла с какого-то банкета, и ее коммуникабельность была воинствующей. – Я знала, что вы один.

– Я хотел пригласить Дину, – сказал Гера, подчеркивая этим признанием свою независимость и на всякий случай опуская барьер между собой и актрисой. – К сожалению, она улетела в командировку.

– А я знаю, – ответила Назарова таким тоном, словно это было невесть какое достоинство. – Я видела ее вчера в Шереметьеве. В спортивном костюмчике, сумка на плече, кроссовки белоснежные – и через «зеленый коридор» прямиком в дьюти фри.

– А при чем здесь зеленый коридор? – пожал Гера плечами. – Она вообще-то в Иркутск полетела, на фестиваль бардовской песни.

– Что вы говорите? – усмехнулась Назарова и, слегка опустив лицо, потянула носом запах розы. – Значит, Иркутск стал заграницей.

– Мне в редакции сказали про Иркутск, – пояснил Гера. – Собственно, какая мне разница, куда она полетела?

– Ой, неправда! – лукаво взглянула на него актриса. – Дина вам нравится. Это заметно невооруженным взглядом. И вы скучаете по ней.

«А тебе-то что?» – подумал раздраженно Гера.

Свет погас, раздались жидкие аплодисменты. В сумраке было заметно, как быстро разъехались шторы, и со сцены сразу повеяло легким сквозняком, словно ночью открыли окно спальни.

Назарова застыла, не сводя взгляда со сцены. Гера тоже смотрел вперед, но не понимал, что там происходит. На веревке над зрительным залом летала шинель с меховым воротником, по сцене скакал Акакий Акакиевич, сверкая лысиной, а за ним носились усатые клоуны и орали: «А шинель-то наша! Наша, с Уралмаша!»

Может быть, наблюдая за развитием театрального действа более внимательно, он смог бы разгадать хитроумный замысел режиссера. Но его органы осязания и обоняния работали на ближнюю зону. Он искоса смотрел на профиль Назаровой и с удовольствием вдыхал терпкий запах ее духов, смешанный со сладким ароматом роз. «Странная женщина, – подумал он. – Такое впечатление, что она не прочь подменить мной Макса».

Гера поменял позу, и то ли нечаянно, то ли нарочно коснулся ногой ее колена, обтянутого гладкими черными колготками. Он был уверен, что Назарова незаметно и тактично уберет колено, но она не шелохнулась. Это увлекло Геру больше, чем спектакль, и он осторожно коснулся ее холодной ладони. Но актриса не проявила никаких признаков дискомфорта.

А на сцене в это время происходило что-то невообразимое. Акакий Акакиевич на цыпочках ходил по сцене в белых кальсонах и, скаля длинные и острые, как у вампира, зубы, пытался поймать кошку. Несчастное животное, имеющее, по всей видимости, очень незначительное отношение к служителям Мельпомены, дико выло, шипело и пыталось вырваться из проволочного ошейника, в который ее безжалостно просунули. А вокруг них хороводом кружили чиновники, генералы и жандармы в меховых шубах и шинелях, и на каждом висела табличка: «ALARM! ШУБА ЗАКОДИРОВАНА!» Оглушающе выли автомобильные сигнализации, лучи прожекторов, пересекаясь, рисовали в пыльном воздухе какие-то непотребные слова, и все артисты, включая кошку, хрюкали, визжали, стонали, рычали и громко топали ногами.

Назарова медленно повернула голову, и Гера почувствовал на щеке прикосновение ее губ.

– Не правда ли, прекрасная игра? – шепнула она.

– Оторваться невозможно, – подтвердил Гера.

Не сговариваясь, они встали и пошли к выходу. Нерешительные им завидовали. Жадные смотрели спектакль принципиально. Безразличные дремали. Гера шел за Назаровой и не верил, что все получается так неожиданно и гладко. «А она ничего, – думал он, глядя на актрису со спины. – Очень даже съедобная женщина».

* * *

Они медленно ехали по сумеречным улицам, едва обгоняя прохожих. Направление движения указывали дорожные знаки. Если стрелки предлагали альтернативу, Гера выбирал поворот направо. Назарова молча курила. Гера ждал от нее инициативы. В отношениях между мужчиной и женщиной второй шаг всегда должна делать женщина. Все остальные – мужчина.

– Кажется, ты пошел на третий круг, – заметила Назарова.

– Я не знаю, куда мы поедем, – признался Гера.

– Ах да! – вспомнила она. – Я же тебе не сказала. Сворачивай на Ленинградский и прямо до Тушина.

Он думал, что она пригласила его к себе домой. Но большая трехкомнатная квартира, в которую они зашли, напоминала скорее склад мебели, чем жилое помещение. Пахло свежей известью. На полу валялись трубы сантехники. Оконные стекла были забрызганы белой краской. На кухне не было ничего, кроме маленького складного стола. Ванная была наполовину завалена коробками с новой плиткой цвета морской волны.

Назарова заперла замок, прошла по ламинированному паркету в комнату, глядя на неопределенные формы в белых чехлах, словно на памятники, готовые к открытию, выбрала объект побольше и стащила с него чехол.

Было бы странно, если бы это оказалась не кровать.

– Полотенце в ванной, на шнурке, – сказала она. – Есть хочешь? В холодильнике должен быть обед из «Макдоналдса». Могу разогреть тебе котлеты… Побрейся обязательно! У тебя не щетина, а наждак.

Теперь Гера понял, в чем заключалось очарование Назаровой, которое так незаметно и сильно покорило его. Подчинять себе такую властную женщину, актрису, богемное существо – космическое удовольствие. Он чувствовал себя так, словно это свидание с женщиной у него происходило первый раз в жизни, словно это был сон половозрелого девственника.

Гера обнял ее и поцеловал. Розы упали к их ногам. Он стал развязывать узел на ее поясе, и она подняла руки, чтобы ему было удобнее. Зеленый свет дан! Все можно! Не рассчитав силу, он дернул «молнию», и бегунок остался у него в руке. Словно признавая свою вину, он уткнулся лицом в ее мягкий прохладный живот.

– Не торопись, – сказала Назарова. – Я не спешу.

* * *

Когда женщина обвязывается полотенцем – от подбородка до колен, – фигура кажется какой-то укороченной и смешной. Лучше бы она вообще оставалась голой. Гера жевал котлеты из полуфабриката. Назарова, прислонившись к подоконнику, курила. Она о чем-то думала, Гера – ни о чем. Он просто насыщал очередную похоть. Его биологическое начало торжествовало. Котлеты были недосолены.

– Макс говорил мне, что ты все знаешь, – сказала она.

– Нет, – покрутил Гера головой и нацелил вилку на очередную котлету. – Ничего я не знаю. Все свои дела он делал по ночам. А у меня есть дурная привычка но ночам спать.