Парижский десант Посейдона - Дмитрий Черкасов Страница 28

– Фуфло гонишь, скотина. Он уже не такой был, как на фотке. Как же ты вот так сразу его узнал?

Доктор, получив возможность разъяснить тонкость, поспешил завоевать расположение страшного «гоблина»:

– Это моя работа, специфика профессии. Я профессионал. Если человек побывал у меня в руках, то я потом узнаю его любым, хоть в гриме, хоть в парике...

– Допустим. Как он выглядит после твоих рук? Фотография есть?

Лицо доктора исказилось от горя и невозможности помочь доблестному спецназу.

– Нет. Мы никогда не храним фотографии клиентов. Мы и не делаем их...

– Хорошо, допустим и это. Опиши словами.

– Мы подправили носовые хрящи... нос теперь меньше и курносый немного. Сделали подтяжку, и лицо вытянулось. Нижняя губа не такая полная, а верхняя чуток вздернулась. На нем парик... густые каштановые волосы, они полностью прикрывают уши. Очень натурально выглядит, со стороны ни за что не скажешь, что не свои волосы. Еще у него гематома... в смысле фингал, но это не наша работа.

– Про фингал мы знаем, – буркнул Маэстро. – Кто его доставлял, кто забирал? Живо, не затягивай, не зли меня.

– Молодой парень. Лет двадцать – может быть, двадцать два или двадцать три. Невысокий, плотный, глаза карие. Зрачки у него характерные – похоже, что ширяется. И говорит медленно, почти нараспев. Одет очень прилично, костюм и галстук. Стрижка короткая.

– Получается, ты его и не видел раньше? Не знал?

Тот в отчаянии помотал головой и поерзал: ему было очень неудобно в неприличном кресле.

– Впервые в жизни видел, клянусь!

Маэстро усмехнулся:

– Что же – любое чмо с улицы может вот так запросто к тебе зарулить и сдать бесчувственное тело на реконструкцию?

– Нет, не любое... Он приехал по рекомендации, был звонок.

– Уже интереснее. Кто же тебе позвонил?

Доктор весь сжался, предчувствуя, что любой вариант ответа не принесет ему ничего, кроме бед. Но вторая беда пребывала в умозрении, хотя и виделась вполне реальной, а первая была перед ним, нависла и могла при малейшем своем неудовольствии навешать плюх.

– Это наш старый пациент.

– И клиент, – ехидно и полуутвердительно подхватил Маэстро.

– Все мы грешники... Мы с ним не то чтобы друзья, какой он мне друг, но добрые знакомые. Он неоднократно направлял к нам людей и денег ни разу не спросил... в смысле процент. Всегда возмущается, когда я предлагаю. Говорит, что бесконечно благодарен и готов и впредь делать нам рекламу. Он и попросил. Предупредил, что дело очень серьезное и, возможно, опасное. Теперь сам вижу, что не соврал... Обещал после зайти лично, поговорить и все объяснить.

– Даже так? Так тебе крупно повезло, что мы добрались до тебя первыми. Иначе тебе бы уже не жить.

Доктор вздрогнул:

– Вы так считаете?

– Абсолютно уверен. Тут к бабке ходить не надо. В камере тебе будет не очень комфортно, зато безопасно.

Упоминание о камере повергло доктора в полный раздрай.

– Не кисни, – Маэстро похлопал его по плечу – Гляди веселей! И говори скоренько, что это за пациент и где он есть...

– Олег Васильевич Мещеряков. Я не знаю, где он живет, я никогда у него не бывал. Богом клянусь.

– Но в документах-то адрес остался?

– Нет, мы не интересуемся адресами – и вообще у нас все анонимно.

– Так он тогда, может быть, вовсе не Олег Васильевич?

– Очень может быть. Но он и после лечения всегда отрекомендовывался только так.

– Ну гони тогда его телефон.

Доктор стал совсем несчастным.

– Я никогда ему и не звонил... у нас односторонняя связь. Всегда звонил он. Зачем мне с ним связываться?

– По городскому или по мобильному?

– И так, и так.

– Гони сюда свой мобильник. Ты, надеюсь, не чистил список вызовов?

– Нет, не успел, – доктор несколько оживился, довольный тем, что все же может оказаться полезным.

Маэстро взял телефон, быстро просмотрел номера.

– Покажи, который...

– Вот... – Доктор ткнул пальцем.

– Киндер! – обернулся Маэстро. – Ноги в руки – быстро пробей эту фигню.

Но на душе у него скребли кошки. Он предчувствовал, что эта процедура покажет себя бесполезной.

Так и вышло.

Номер был записан на имя Виктора Владимировича Полякова, и таких в Питере было много – Маэстро был уверен, что ни один из Викторов Владимировичей не имеет ни малейшего касательства к делу. Кроме того, номер был уже заблокирован.

Последняя нить оборвалась.

У Первой боевой группы не осталось ничего, кроме словесного портрета преображенного Гладилина. Правда, при помощи доктора – а он не мог пожаловаться на память – удалось составить фоторобот.

Мелочь, но хоть что-то.

Маэстро, конечно, не мог знать, что перебинтованного и снова бессознательного Гладилина уже переправили в другую, тоже нелегальную больницу. Там ему предстояло подвергнуться новому хирургическому вмешательству.

* * *

Лицо под бинтами горело.

Голова соображала плохо – слишком много наркотической химии. Капитан Гладилин не взялся бы рассказать, что происходило с ним в течение последних двух суток. Череп казался набитым ватой.

Вроде как его куда-то привезли, в какую-то непонятную больницу. Он помнил белые халаты, большие лампы, аптечные запахи, чьи-то голоса. И девки там почему-то шлялись, все жутко размалеванные. Потом он вырубился вторично и отчасти пришел в себя, будучи уже в бинтах. Его куда-то вели под руки, сажали в машину... где это было? Кто его вел? А может быть, ему это, последнее, вообще приснилось. Потому что, когда он снова пришел в сознание, вокруг сновали все те же белые халаты. И третья отключка, и вот он приходит в чувство в очередной раз и снова – в бинтах.

Но он жив!

И, кроме того, он еще явно зачем-то нужен, коль скоро его подвергают таким мудреным манипуляциям – весьма дорогостоящим, как догадывался капитан.

Подбитый глаз по-прежнему разлипался с трудом, но другим он мог видеть хорошо. И рот был свободен.

Капитан попробовал оценить окружающую обстановку.

Нет, это никакая не больница. Он в квартире, и квартира на сей раз выдалась богатая, ультрасовременно обставленная. Мертвая тишина, полумрак. Он лежит на широкой тахте. Дверь заперта, на окне решетка. Спасибо, что не тюремная.

Непонятно, есть ли в доме кто живой, кроме него.

Скорее всего, да. Никто не рискнул бы оставить его в одиночестве, несмотря на замки с решетками.