Два капитана - Сергей Зверев Страница 28

Тут мнения собравшихся за столом офицеров решительно разделились. Те, которые постарше, осуждали капитана Василевского. Присягу-то Андрей нарушил? Вот!.. Да, храбрый был мужик и толковый, но есть вещи, которые для человека в погонах немыслимы и недопустимы. Добро бы он один исчез неизвестно куда, так еще и нескольких контрактников сманил. И не просто покинул расположение части, ушел с боевым оружием! Кто знает, куда и в кого оно выстрелит?

– Вот уж только не в нас! – возражали им другие. – И понять его вполне можно. Сколько еще политики будут подставлять нас, военных? Вчера они с Андреем Василевским так лихо обошлись, а завтра – с тобой или со мной, вот тогда посмотрим, что ты запоешь! Кстати, у присяги есть не только буква, но и дух. Может, он покруче нашего сейчас России служит, только по-своему, так, как понимает свой долг. Иногда невольно позавидуешь: над ним, небось, не висят дурацкие инструкции с руководящими указаниями, согласно которым лишнюю пулю не выпустишь по сволочам всяким. Они-то не стесняются!

«М-да, интересное отношение у части моих нынешних сослуживцев к своей миротворческой миссии, – подумал Селиванов. – Хотя... Когда в тебя стреляют, невольно хочется выстрелить в ответ. А вот нельзя, потому что это не миротворцы получатся, а натуральное гуляй-поле. Ох, не лавры ли батьки Махно задурили голову Андрею? Самое печальное в том, что никто даже приблизительно не представляет, где он со своими архаровцами сейчас находится. Ищи его по всей Абхазии от Псоу до Колхиды!.. Это если он не перешел Псоу и не оказался на территории Краснодарского края, где-нибудь в районе Хосты или Мацесты».

– Нет, ну на что они рассчитывают? – сказал Александр вслух, печально покачав головой. – Чем станут заниматься? Это же авантюризм чистейшей воды, неужели Василевский таких элементарных вещей не понимает?

– Э-э, – уверенно прозвучало в ответ, – это ты зря, капитан, просто не притерся еще к местным условиям. Найдут, чем заняться. На Кавказе люди, умеющие воевать, всегда в цене.

Тут Селиванов отвлекся от разговора. Его внимание привлек странный тип, вдруг появившийся откуда-то в офицерском клубе, успевший усесться за стол и даже нацедивший себе стаканчик чачи. Выглядел тип куда как экзотично. Этакий кургузый мужичок непонятного возраста, таким легко можно дать от тридцати до пятидесяти лет. Наряд на мужичке был совершенно немыслимый: опереточного вида китель, который его хозяин явно считал казачьим, на кителе самодельные медальки, чуть ли не из алюминиевой фольги, и самопальный же Георгиевский крест устрашающего размера. Околыш на лихо заломленной фуражке Оренбургского казачьего войска, петлицы – Кубанского, лампасы вообще бог знает, какого. Улыбка у мужичка, правда, хорошая, не злобная, и в этой кампании его явно знают, называют «Фролычем» и наливать себе стаканчик не запрещают. Похоже, не в первый раз здесь этот опереточный герой.

«Словом, все с ним ясно, – подумал Александр, внимательно рассмотрев неожиданного гостя офицерского клуба. – Очередной самозваный есаул, хорошо, что хоть не атаман, с этих ряженых станется!»

Да, с возрождением казачества у нас в стране интересно получилось, а если говорить правду, то все наперекосяк и сикось-накось. Хотели-то как лучше, а вышло – как всегда... Потому что на волне возрожденчества всплыли тогда, лет десять назад, разухабистые элементы авантюрного и экстремистского толка, жаждавшие под флагом патриотизма и борьбы за свободу громить и крушить все и вся. Их башлыки засветились в «горячих точках» бывшего Союза и далеко за его пределами. Однако нашумевшее было утверждение реестрового казачества вскоре зачахло на корню. Рядовые казаки проявили к этой затее полное равнодушие. Активистам же, вращавшимся вокруг начальства, она помогла обрядиться в офицерские погоны разных чинов и званий, нацепить на грудь иконостасы из экзотических орденов.

Все это поначалу вызывало в народе, в том числе среди потомственных казаков, удивление, скоро перешедшее в недоумение и раздражение. «Да за какие же заслуги ты все это получил? – пытала бабка внука. – Или за то, что больше всех пьешь?» Говорили в народе и похлеще: «Дед твой был казак, отец – сын казачий, а ты, милок, – ...хвост собачий!» Но самодовольные парни в штанах с лампасами расправляли грудь, слонялись по хуторам и станицам в поисках очередной попойки. А вслед им неслось: «Самозванцы».

Тем временем с экранов местного телевидения не сходили парады-смотры, участившиеся массовые тусовки разнаряженных казаков. Таким образом, их организаторы стремились продемонстрировать мощь пробудившегося казачества, вызвать восхищение и создать ореол восходящей славы вокруг доблестных молодцов. Все бы хорошо, если бы не телекамеры, беспощадно выявляющие у демонстрантов отсутствие элементарной строевой подготовки и выправки, не говоря уже о боевой выучке.

– О! Видал, какой у нас тут типажик водится! – с некоторой даже гордостью обратился к Селиванову один из сидевших за столом офицеров. – Цирка не надо! Хоть, знаешь, он не вредный, даже наоборот. Звать это чудо в перьях Петром Фроловичем Синицыным, но он себя исключительно есаулом именует и полномочным представителем Черноморского казачества.

– Так, вроде, нет такого и не было, – несколько удивленно сказал Александр. – Тогда уж Терское или Кубанское...

– А! – махнул рукой собеседник. – Им все равно. Я же говорю: кое-какая польза от Фролыча есть. Вот он нам сегодня подарки от соратников привез, сувениры: хоругвь и нагайку. А солдатикам нашим – грузовик тушенки, вот за это ему спасибо. Сувениры, – Бог бы с ними, а вот харч нам очень пригодится, подкормим срочников.

Петр Фролович, меж тем, решительно вошел в раж.

– Пора создавать Абхазское казачье войско! – кричал он, держа в руке наполненный вином стакан. – Тогда мы тут всем натуральную кузькину матушку покажем, ноги из задниц повыдергиваем!

Боевые офицеры, собравшиеся за столом, поглядывали на «есаула» снисходительно-иронично. Ишь, развоевался!

– Таким только войска создавать, – проворчал еще один офицер, сидящий рядом с Александром. – Этот навоюет!.. Ходил слух, что служил-то этот храбрец в конвойных войсках, проще говоря, был лагерным вертухаем. А туда же!.. Хотя, пусть его. Какое-никакое, а развлечение, только вот болтлив он не в меру.

В последнем Селиванову пришлось убедиться почти сразу же: Петр Фролович заметил в офицерской компании нового человека, а услышав, что тот из самой Москвы, вцепился в Александра, как клещ в собачье ухо.

Синицына интересовало буквально все, начиная от погоды и цен на водку в столице, и кончая деталями биографии капитана Селиванова.

«Ну какая тебе разница, где учился, – думал Александр, постепенно закипая, – женат ли я, и есть ли у меня дети? Неженат, но с какой стати я с тобой буду свои интимные проблемы обсуждать, чучело ты гороховое? Замолчишь ты, трещотка, или нет? Вот ведь угораздило, чем я этому трепачу так понравился, хотелось бы знать?»

Скорее всего терпение у Селиванова вскоре бы лопнуло, и послал бы он назойливого есаула куда-нибудь очень далеко, но тут на сцене появилось новое действующее лицо.