Слепой стреляет без промаха - Андрей Воронин Страница 27

И сейчас он пытался вычислить, каким путем Сиверов с девочкой выйдет из вокзала.

Он закурил, долго вертя в руках сверкающую зажигалку. «Так, так, – рассуждал сам с собой полковник Соловьев, – скорее всего, Глеб пойдет через центральный вход – там, где наибольшее количество людей, где самая густая толпа. Он попытается смешаться с ней, раствориться и уже затем, выбравшись, возьмет такси, и поедет в свое убежище. Ведь они договорились встретиться в мастерской. Да, Глеб, конечно, незаменимый человек: он принес мне уже столько денег…»

И полковник Соловьев представил сумму в одном из Швейцарских банков. Сумма была довольно значительной. Трижды Соловьев проверял, поступают ли деньги на его счет. Деньги всегда поступали, еще ни разу не было проколов. А если бы прокол случился, то тогда, скорее всего, не поздоровилось бы кому-нибудь Из заказчиков. И Соловьев мысленно представил себе тех людей, которые заказывают убийства. Они заказывали убийства ему, полковнику Соловьеву, который был тесно связан кое с кем из финансовых кругов. А уже потом Соловьев заказывал убийства Глебу Сиверову. Тот работал безукоризненно и четко, как механизм совершенных часов.

"Да. Но и с Глебом придется расстаться. Он слишком много знает обо мне.

Слишком. Он слишком много знает о моих делах и, скорее всего, догадывается, что я работаю не только на государство, и что деньги я получаю не из казны, а от частных лиц, от известных банкиров и промышленных воротил. А может, и не догадывается. Глеб считает меня своим другом, настоящим другом, таким, как Альберт Костров. Ведь начинали мы все вместе, втроем. Вернее, нас было двенадцать человек – очень близких друг другу, связанных одним делом. Сейчас из тех двенадцати в живых осталось только двое – я и Глеб. Да и Глеба можно считать мертвецом, ведь никто из официальных лиц не знает о его существовании.

Все уверены, что Глеб погиб. Только я и он знаем всю правду, вернее, всей правды Глеб не знает, ее знаю только я один, – и на лице полковника Соловьева появилась самодовольная ухмылка. – Если бы Глеб знал… Наверное, он даже не подал бы мне руки, наверное, он скрылся бы. У него тоже достаточное количество денег, и он тоже достаточно талантлив, чтобы исчезнуть. Исчезнуть так, что его не найдет ни ФСБ, ни ЦРУ, ни Моссад – никто. Он просто пропадет, растворится.

Глеб Сиверов как никто умеет это делать, умеет залечь на дно и не никак не обнаруживать себя.

Зачем он этим занимается? – задал себе вопрос полковник Соловьев. – Неужели только за деньги? Нет-нет, Глеб не такой человек. Он работает за идею, и поэтому очень опасен. Как только он засомневается во мне – сразу же переменит свое отношение к делу. Хотя такой человек, как Глеб, в наше время просто золотое дно. Он незаменим. Большего профессионала я, полковник Соловьев, на территории бывшего Советского Союза не знаю. Хотя встречаться мне доводилось с очень многими профессионалами, да и себя я таковым считаю".

Сигарета медленно догорала в крепких пальцах полковника Соловьева. А он смотрел сквозь тонированное стекло автомобиля на привокзальную толчею, и у него на душе было неспокойно. Он и сам не мог себе ответить, что же его беспокоит.

"А может, я просто устал? Может, мне все надоело и пора отдохнуть, уехать на дачу. А может, уехать куда-нибудь подальше, хорошенько выспаться, расслабиться, попить хорошего вина, поплавать в море – и тогда вернется душевное равновесие, вернется спокойствие. Нет, – тут же сам себе сказал полковник Соловьев, – душевного равновесия мне уже не видать. Слишком много всяких дел тянется за мной, слишком длинный шлейф преступлений. Хотя, если разобраться, это не преступления. Всех, кого Глеб убивал с моей помощью, по моему заказу, суд признал бы преступниками. Все они бандиты и воры, казнокрады.

Все эти банкиры занимались махинациями, а ворам в законе – вообще нет места в нашей жизни – И тут же Соловьев задал себе следующий вопрос:

– А я? Не похож ли я на вора в законе? Не такой же ли я преступник, как и они? Ведь, прикрываясь своим положением, своим званием, я зарабатываю деньги. И огромные деньги – такие, какие и не снились моим коллегам. Это я тогда уговорил Глеба Сиверова стать человеком без имени, человеком без прошлого. Это по моей указке Глеб нажимает на спусковой крючок, и гибнут люди. Гибнут без вынесения приговора, без суда и следствия. Я так решаю. Вернее, не я, решают за меня, – на губах полковника Соловьева появилась разочарованная, смешанная с досадой улыбка. – А может, и мне скрыться? Уехать за границу, в Цюрих, а оттуда еще куда-нибудь в Аргентину или на какие-нибудь Зеленые острова, в небольшое государство и там окончить свою жизнь. Нет-нет, – одернул себя Соловьев, – это не для меня. Я должен сделать карьеру. И я уверен в своих силах, уверен, что смогу добиться того, о чем мечтаю. Я должен попасть в самый высокий эшелон власти. Может быть, с помощью Глеба, а может, с помощью еще кого-то. И тогда я буду недосягаем, недосягаем для своих коллег, недосягаем ни для кого".

Соловьев откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Он уже видел себя в огромном кабинете с множеством телефонов. Он даже видел телефон без диска, на котором был герб – золотой двуглавый орел.

«Да, я добьюсь того, что смогу напрямую звонить Президенту, смогу давать ему советы. Но, может быть, пока лучше оставаться в тени, оставаться неизвестным и незаметным, и тихо продвигаться вперед, заводить дружбу с банкирами, помогать им избавляться от конкурентов. А что будет, если банкиры решат отделаться от меня? – Соловьев похолодел, и тонкая струйка липкого пота побежала вдоль позвоночника. – Да, им может прийти в голову подобная мысль. Они могут нанять киллера, и я, выходя из подъезда своего дома, получу пулю в затылок. А после все будут говорить, что вот погиб еще один борец за справедливость, борец с преступным миром. Бандиты с ним рассчитались. А он, невзирая ни на что, до конца выполнял свой долг. Будут говорить так, как говорят о моих коллегах. Хотя многие из них продажны, и я об этом знаю, у меня есть на них досье. Вот эти мои досье, наверное, и есть моя гарантия безопасности. Вот они-то и стоят дороже моей жизни. Там записаны все заказы, фамилии всех заказчиков, известных банкиров, предпринимателей и промышленников, по чьей указке я убирал их конкурентов. А также на дискету занесена информация на моих коллег».

Соловьев приоткрыл окошко и выкинул окурок. Затем выбрался из машины, запер замки и неторопливо направился к центральному выходу из вокзала.

Прозвучал искаженный динамиком голос: «Поезд Ленинград-Москва прибывает на первый путь».

– Ну что ж, прекрасно, – сказал сам себе Соловьев, – вот здесь я и буду стоять. Вот здесь я и перехвачу Глеба, заберу девочку и отвезу к Бортеневскому.

А от него с деньгами вернусь домой.

– Скорее, скорее, дядя Федор! – радостно говорила девочка, подпрыгивая и глядя в окошко.

– Не торопись, – одернул ее Глеб.

– Почему не торопиться? Я же хочу скорее к маме, к папе.

– Мы поедем к твоим маме и к папе, – сказал Глеб и поморщился от боли.