Огненный перевал - Сергей Самаров Страница 27

А я завис здесь, на борту вертолета, вместо того, чтобы командовать, вместо того, чтобы самому стрелять и выстрелами защищать тех, кого я защитить должен, хотя самому воевать, самому стрелять – это всегда несравненно проще, чем принимать решения за других, чем просчитывать варианты и посылать в бой то одного, то другого, то одну группу, то другую, ломая голову над тем, как сделать лучше, и никогда не будучи до конца уверенным, что поступаешь правильно.

Впрочем, в данной ситуации командовать мне можно было бы только каким-то одним заслоном, тогда как бой вели оба, и в стороне я мог хотя бы дополнительные меры принять, чтобы избежать дальнейших неприятностей, тогда как, завязнув в перестрелке одного заслона, был бы не в состоянии что-то предпринять, если в неприятное положение попадут парни из другого. И вообще не смог бы ничего предпринять, если бы какой-то «третий фронт» вдруг открылся. Точно такой фронт, какой я хочу открыть, только со стороны противника. А противник обязательно этот «третий фронт» попытается выставить. И опередить его можно, только командуя здесь, в стороне, вне боя. В бой вступить я всегда еще успею, но и к этому бою должен заранее подготовиться.

* * *

– Все, старлей, – только сейчас капитан Павловский руки с осторожностью одну о другую потер и, кажется, впервые обратил внимание, что обе ладони у него окровавленные.

– Все? – удивился я.

– Все.

– А радист?

– Забыл про него, – легко признал капитан свою вину.

– Я сам схожу. Посмотрю, что он смог сделать там со сломанными руками… Ремонтник из него, понятно, какой… Перчаток нет?..

– Нет. Откуда здесь перчатки?

– Тогда просто руки перевяжи… Они тебе еще понадобятся. В «аптечке» что-то болеутоляющее есть. Я видел, солдаты кетонал пили… Таблетку прими…

– Где «аптечка»? – оглянулся капитан.

Я кивнул головой на второе от люка сиденье. Раскрытая и почти опустошенная «аптечка» вертолета лежала там.

Пока Павловский собой занимался, я заспешил в пилотский отсек. Но войти в него не пришлось. Младший сержант Ярков вышел из отсека, по-прежнему держа перед собой обе руки, хотя снял уже обе с перевязи. Должно быть, работал, и перевязи мешали.

– Что? – только и спросил я.

– Я, товарищ старший лейтенант, все перековырял. Бесполезно. Из того, что осталось, только детекторный приемник с трудом собрать, пожалуй, можно. Но приемник и будет работать только на прием.

– Детекторные приемники, как мне отец рассказывал, он сам собирал, когда еще в четвертом классе учился. И я могу себе представить, что это такое, следовательно, необходимости в таком приемнике не вижу, – сказал я, понимая, что младшего сержанта мне винить в ситуации не за что и он заинтересован в связи не меньше, чем я. Если бы мог, сделал бы. Винить следует меня за то, что я надеялся на ремонт связи и неблагоразумно приказал вести неприцельный обстрел. При нашем дефиците патронов это большой мой промах как командира. Если нет связи, значит, воевать нам придется долго. А чем воевать – об этом снова предстояло мне заботиться. – Пойдем, спустим тебя. Ты один остался.

– А вы как?

– Пешком. По дереву, – не стал я вдаваться в подробности и отчитываться перед своим солдатом. – Павловский, давай бочки из хвостового отсека перекатим.

Там стояли, прочно принайтованные, две бочки с авиационным горючим. Тяжесть неимоверная. Но я прикинул, что они всегда могут сгодиться.

* * *

Если уж положено капитану последним покидать судно, то я его последним и покидал. Спускать капитана Павловского, как раненого, я не увидел смысла. Руки-ноги у него целы, а голова может и спуск по стволу выдержать, если ей сильно о ствол не биться, но, чтобы сильно удариться, разбег нужен, а здесь разбежаться негде. И пока капитан спускался, я, не пожелав стать болельщиком, в последний раз осмотрел салон вертолета. Спустили всех и все, ни одного рюкзака не оставили, ни одного патрона, как позволил рассмотреть сумрак салона. Даже мешки с грузом священника не забыли.

Сам корпус покачивало все сильнее, и я предпочел не задерживаться на борту, потому что играют с опасностью не те, кто опасности не боится, а только те, кто ее реальности не понимает или любит поработать на публику. Мне ни первое, ни второе было не свойственно, и потому я выглянул из люка, убедился, что Павловский уже вот-вот спрыгнет под дерево, но дожидаться момента его приземления не стал и прыгнул сам на ствол. Спускался я вроде бы без проблем и уже внизу чуть на голову капитану Павловскому не наступил, потому что он все еще подыскивал место, куда ему спрыгнуть так, чтобы по склону не скатиться. Я спрыгнул как раз в сторону склона, но тренированность помогла переместить центр тяжести тела правильно, и я даже не пошатнулся, тогда как Павловскому пришлось за ствол ухватиться, чтобы не свалиться. Пограничников все же не готовят так, как спецназ ГРУ.

Как раз вернулись священник с лейтенантом Соболенко, отводившие к месту общего сбора младшего сержанта Яркова.

– Там плотный бой идет, – доложил лейтенант, посматривая то на меня, то на своего капитана и так и не сообразив, кто здесь командует и кому следует докладывать.

Мне пришлось показать – кто.

– Далеко от общей группы?

– Разве здесь определишь? – пожал лейтенант еще не изношенными погонами. – По крайней мере, больше сотни метров – это гарантированно. Но я, на всякий случай, раненым солдатам, кто стрелять может, приказал залечь за камнями. Мы с батюшкой наспех пару брустверов из камней сложили.

– Брустверы следует складывать не наспех… – заявил я категорично. – Ладно. Сейчас решим, что делать. Кэп, ты за лагерем наблюдал. Сколько там человек, по-твоему?

– Мне плохо видно было… – поморщился Павловский. – Даже предполагать не буду…

Зачем тогда он вообще наблюдать пытался? Впрочем, чтобы определить количественный состав, тоже следует соответствующий навык иметь, и я зря, наверное, придираюсь. А придираюсь для того, чтобы доказать свое право командовать. Сам я в этом праве не сомневаюсь, но здесь и другие есть, кто на количество звездочек на погонах посматривает.

– Тогда будем ориентироваться на мои подсчеты, – я в действительности уже без сомнения и откровенно командовал, но капитан с этим, кажется, еще раньше смирился. – А по моим подсчетам, в лагере не менее восьмидесяти бандитов. Но мы должны учитывать, что в данной ситуации, если они готовятся к прорыву через перевал, им следует иметь никак не менее полутора сотен человек. Лучше – двести, но это, мне кажется, невозможно. Но даже сто пятьдесят стволов. А в наличии восемьдесят. Значит, они не завершили концентрацию. Восемьдесят в лагере… Еще десять подходили туда, но не добрались, вернулись к месту падения вертолета, и их уничтожили на подходе… Значит, девяносто…

– Почему девяносто? Не понял. – Павловский оказался не слишком сообразительным и считал откровенно плохо. В школе, должно быть, скверно учился. – Десять подходили откуда?