Разборки дезертиров - Сергей Зверев Страница 27

Денег было пугающе много. Я прикинул на глаз. Шесть пачек, очевидно, по сто банкнот, и еще два слоя сверху. Сто восемьдесят тысяч?

Я в рублях-то не держал таких денег. На всякий случай я их понюхал, покорябал ногтем сюртук великого президента – вроде ребристо. Не исключено, что настоящие.

Биение сердца предательски нарастало. Чье отныне богатство? Мое? Работников прокуратуры, не поделиться с которыми было бы форменным свинством? Всех, кто выжил в катаклизме? Я закрыл глаза и несколько минут сидел, не шевелясь, приспосабливая организм к новым «социальным» условиям. Размахивать пакетом нельзя – на эту тему очень тихо вещала интуиция. Оставить под сиденьем? Выбросить в овраг? Втиснуть под штормовку и отыскивать веские причины, почему меня вспучило?..

– Послушай, Асклепий, – ворчливо сопроводил Булдыгин мое возвращение в большую компанию, – ты не мог бы докопаться до аптечки как-нибудь пошустрее? Наш приятель уже на ладан дышит.

– У тебя загадочная физиономия, – обнаружил Аристов. – Не случилось ли чего, Михаил Андреевич?

– Почему Асклепий? – встрепенулся Балабанюк. – Это те, кто обитают в склепах?

– Какая милая непосредственность, – рассмеялась Маша. – В Риме – Эскулап, в Греции – Асклепий. Боги медицины и безболезненной отправки людей на тот свет. Это намек, прокурор, что перевязывать несчастного придется также вам. А вы действительно необычно выглядите. Сделали интересную находку?

– Требую внимания. – Я извлек из глубокого кармана початую бутылку азербайджанского коньяка (мною же и початую), найденную, слава богу, рядом с аптечкой, и щедро бросил на растерзание. Накинулись с удовольствием и, пока я перевязывал стенающего пленника, живенько ее оприходовали. О моем продолжительном отсутствии больше не вспоминали. Израненный «грибник» долго не запирался. Величали его (согласно «легенде») Александром Олеговичем Лесниковым, проживал Олегович в городе Ангарске, но в силу бесконечной занятости дома почти не бывает, дети растут сиротами, жена недовольна, теща негодует, зарплата хреновенькая, начальство требует невозможного… Но вместо того, чтобы разжалобиться, я предложил раненому перестать дурковать и заняться делом.

– Чакры не прочистить, приятель? – строго спросил я. – Имею смутное подозрение, что в этих краях все равны перед беззаконием. А народ мы, как известно, горячий.

Беседа плавно перетекла в нужное русло. «Политическая» обстановка на данной территории волновала в последнюю очередь – только возможность добраться до цивилизации. Раненый художественно застонал и начал колоться. Да, действительно, тайная тропа из Радыгинского ущелья чутко охраняется. Но проехать можно – если заблаговременно вырулить с главной дороги, попасть на проселок, тянущийся параллельно, и умудриться проехать по ухабам и обвалам двадцать верст. У Черной рощи (а она действительно черная) повернуть налево, прокатить поле, миновать озеро и между двумя фаллическими утесами протиснуться в узкую долину – фактически щель между скалистыми массивами. В этих «социально-неблагополучных» краях, как ни странно, проживают люди… если можно их так назвать. Для машины, напичканной вооруженными людьми, эти особи фактически безвредны, но если выйдешь из машины и, не дай бог, потеряешь бдительность…

– Всё, мы поняли, – долбанул я кулаком по коленке. – Выезжаем через пять минут. Машина номер два – уважаемого Александра Олеговича: неясное чувство мне подсказывает, что это транспортное средство наиболее технически подготовлено. Верующие могут помолиться. Раненого – в кузов, комментировать дорогу. Заднее стекло в кабине – удалить. Булдыгин – штурманом…

Дурные предчувствия полыхали, как костер, в который подливают бензин. Я смотрел на них, усталых, мрачных, обуреваемых сомнениями, и понимал, что происходит что-то не то. Булдыгин отрешенно проницал пространство, выходя на телепатическую связь с женой и покинутым миром. Балабанюк угрюмо занимался извлечением корня из песка. Натуральный ребенок – и внешность, и ухватки мальчишеские. Я тоже мог иметь такого, женись в восемнадцать лет на одной особе, мимо койки которой не удосужился пройти… Ленька Аристов порывался что-то внушить глазами, но сам не разобрался со своими чувствами. Посапывала Маша. Ей-богу, не окажись мы в столь дурацкой ситуации, я мог бы посмотреть на нее другими глазами… Незнакомый опер Заславский – неизвестно как ведущий себя в экстремальных условиях. Судя по пленению и позорному заточению за решетку, не так уж храбро.

– Мы забыли про аптечку! – спохватился я и побежал к оставленному грузовику, у которого под сиденьем лежала достаточная сумма для решения жизненных проблем. В рюкзаке за спиной эта благодать будет скрыта от алчущих взоров. А своим я в нужный момент сообщу…

Описание костотряса по таежным прелестям можно смело сокращать. Езда по нервам. Колдобистый проселок в стороне от дороги повторял ее траекторию. Чахлые осинники, рябина, смородина, гущи хвойника висели над дорогой и заставляли тащиться со скоростью асфальтоукладчика; абсолютно черный лес из умерших и умирающих деревьев, половина из которых висела на стволах соседей; объезд через поляну, меньше всего напоминающий езду по автобану; живописное озерцо, камыши, лилии…

Когда мы въехали в царствие камня, подкрадывались сумерки. Извивалась каменная речка – скопище известковых глыб и щебня. Показались две скалы, устремленные в небо. Резкость красок – необычайная. Разбитая проезжая часть, заваленная камнями и таящая полуметровые провалы, змеилась между породистыми монолитами. Я чувствовал, что спешка неуместна, пожара нет, следует остановиться и повторно, с пристрастием допросить пленника. Но как же хотелось побыстрее вырваться из этих затерянных земель, добраться до ближайшей деревеньки, где пусть формально, но действуют законы Российской Федерации! Да и Булдыгин, сидящий рядом, неустанно действовал на нервы, никак не способствуя анализу.

– Мишка, поднажми… – гундел Булдыгин. – Ну, чего ты тащишься, как гусеница…

Я видел двуногих существ! Они передвигались вполне вертикально, носили какие-то лохмотья, все как один заросшие, бородатые. Первые двое перебежали дорогу и втиснулись в расщелину. Двое выросли на скале, нависающей над дорогой, и своевременно убрались. Еще какие-то шевеления наблюдались в растущем между скалами кустарнике. Их было много, и враждебных намерений эти парни не проявляли. Поэтому, когда на фигуристой скале, напоминающей очертания полуострова Ямал, на фоне закатного багрянца, объявилась согбенная фигура, я не проявил должной бдительности. За спиной у человека что-то было. И в руках у него что-то было. Ранец за плечами, штука наподобие брандспойта, торчащая, словно нереальный, готовый к работе член. Мысль пришла досадно поздно. «Ранцевый огнемет! – ошпарило меня. Ну, ни хрена себе…»

Давить на газ в этой ленточной западне было бесполезно. Развернуться – негде. Я выжал тормоз.

Штука, очерченная пылающим закатом, совершила разворот. Огнемет исторг струю горящей жидкости! Вспыхнуло перед глазами, зарябило, заискрилось! Тоскливо взвыл Булдыгин. Я бросил руль и закрылся руками, чтобы не ослепнуть в этом безумии…

Наше счастье, что хранители местных «устоев» имели на вооружении устаревшую технику. Огнесмесь под давлением нынче не используется. Она летит к цели в капсуле, создавая по дороге зону сплошного поражения. Боеприпас термобарический, производит объемный пожар высокого давления, в зоне которого корежится техника и сгорает все живое…