Тайное становится явным - Сергей Зверев Страница 26

Я издала нечто вроде предсмертного стона:

– И что же из этого будет?..

– А будет сентябрь, – Пургин улыбнулся краешками губ. – Вы поедете за границу, а мы закончим без вас.

Стоит ли говорить, что я ему не поверила?

Туманов П. И.

– Понимаете, в чем дело, – говорил маленький серенький человечек, сжимая и разжимая «домиком» холеные ладошки, – если клиент не против того, чтобы из него делали героя, мы стараемся не применять к нему нестандартных мер воздействия. И правильно, химия, фу, – это так противно, – серенький шкодливо подмигнул. – А если клиент не хочет быть героем, мы вынуждены прибегать к целой серии непопулярных мер. Для начала поражается воля, потом стираются электрошоком, а то и ультразвуком, ненужные воспоминания, дабы ностальгия по прошлому не помешала приблизить лучезарное будущее. Дальше отключается восприимчивость к боли. Как рубильничком – хрясь, и свет погас…

– Я хочу быть героем, – прошептал Туманов.

– Нет, не хотите, – человечек огорченно покачал головкой, похожей на сморщенную заплесневелую луковицу. – Такие, как вы, не хотят быть героями. Приборы констатируют – а их не обманешь – вам подавай покой, уединение, отрешенность от наших недостойных мирских дел.

– У вас неправильное понимание… И приборы у вас неправильные. Я хочу быть героем.

Полное «шизэ», как сказала бы Алиса.

– Весьма сомнительно, молодой человек. Ваше настоящее имя Павел Игоревич Туманов. Послужной список – на трех листах, «рекомендации» – наимощнейшие. В принципе, уже герой, но с другим знаком. Менять полярность – неблагодарное дело. Без химии с физикой очень сложно. Фу, какая гадость эта наша химия…

Туманова безудержно лихорадило. Голова разрывалась на мелкие кусочки. После трех часов в ледяном «спичечном коробке», после двух – в духоте обильного аммиачными испарениями пространства организм начал вести себя самым подлым образом. В экстремальных условиях терпел, в обычных – проняло.

– Фигурант списка «Гамма», вдвойне приятно. Почему же вы не женились-то, Павел Игоревич? У вас родились бы исключительной одаренности детишки.

– Еще не поздно исправиться…

Человечек разлепил ладошки и потер пальцем веко.

– Поздно, Павел Игоревич. Ближайшие ваши годы уже расписаны, да и раньше надо было думать. Какой нынче прок с ваших детишек? Покуда вырастут, отгремят великие сражения…

Этот неторопливый болтун нещадно действовал на нервы. Сморщенная физиономия с белесоватыми невыразительными глазками покачивалась не далее как в полуметре. Но не было возможности по ней звездануть: руки висели и не слушались. Укол чуть ниже шеи обездвижил верхние конечности и ослабил нижние. Создавалось впечатление, что ему усиленно мстят. В частности, вот этот «репчатый реваншист», которого он впервые видит, но который так и норовит опустить его ниже пола. Не иначе заказ выполняет. Уж не человека ли по имени Александр Николаевич – того самого, со спущенными штанами?..

– Я хочу знать, Павел Игоревич, как к вам попали документы и куда вы их хотели вывезти? Начинайте рассказ, я вас слушаю. И поменьше тенденциозности. Любое ваше слово может работать как на вас, так и против вас.

– Уважаемый, вы лопух… Ваши люди давно в курсе. Два дня меня выкручивают, как хотят, и тут вдруг являетесь вы и…

– Без оскорблений, пожалуйста. Ваш рассказ вполне усвоен. Но он не акт доброй воли, поскольку родился под впечатлением закиси азота. Вы не отвечали за свои слова. А теперь должны ответить. Мне нужны не просто голые факты, но и ваше отношение к ним. Считайте меня психологом. Говорите же, Павел Игоревич, говорите, вас записывают. Чем раньше закончите, тем быстрее пойдете отдыхать.

Зачем юродствовать и выставлять себя посмешищем? Жизнь изменилась к худшему в тот момент, когда он схлопотал микропорой по макушке. Душа отлетела, покружив над телом, вернулась (привыкла дома-то), но вела себя так, словно это не его, а ее треснули по затылку. Несколько человек обыскивали номер – он различал матовое движение и тяжелую поступь. Затем он взмыл вверх, за спиной защелкнулись наручники, и проблема ватных конечностей стала неактуальной – его потащили. Туманов помнил лестницу, по которой безвольно волочились его ноги, услужливого перепуганного портье, шарахающихся постояльцев. Он являл собой эталон покорности – удар по голове полностью отбил желание цитировать Декларацию прав человека. От тряски в машине развилась морская болезнь, но в голове прояснилось. Не до умственной эквилибристики, но элементарные операции мозга (что проще принять: роды или факс?) он уже мог себе позволить. Нет сомнений, Туманова сцапали страдающие бесоодержимостью «орденоносцы». Дина, предположительно, ушла. Иначе не везли бы их порознь. А коллеги по «Бастиону» подложили новую свинью, рассчитывая на сей раз уже не просто его ухлопать, а ухлопать с пользой для дела. И опять он попался. А все потому, что два понятия – «Туманов» и «доверчивость», как хлеб и масло, – просто созданы друг для друга… Он отметил уникальный в своем роде Тещин язык – яркую примету дороги в аэропорт; пустую трассу. Но где-то за постом ГАИ, который они преодолели с ветерком (попробуй останови…), поездка прервалась. Его вывели из машины и втолкнули в дом. Раньше здесь были склады, фирмочки, мелкие торговые шарашки – теперь их здесь не было. Парни в камуфляже охраняли нечто вроде цейхгауза. Коридоры, решетки, спуск в подвал. Быстрое фото, сканер, снятие «пальчиков», модный бзик – отпечаток языка – запечатлели, так сказать, личность. Нужный поиск, успех, возгласы удивления, злые взгляды. Обратная дорога – лестница вверх, решетки, коридоры… Джип под дождем, трясучка…

– Услуга за услугу, уважаемый… Где женщина, которая находилась со мной в гостиничном номере? Вы должны про это знать…

Сивые глаза, ни черта не выражающие. Кривляние тонких губ, означающее усмешку. Опоссум вонючий…

– Она погибла. Застрелена при попытке к бегству. Чем скорее вы о ней забудете, тем лучше.

Врешь, шакал. Не было никаких выстрелов (кроме одного – пробившего голову внучонка). Да и зачем стрелять в Динку? Зачем, суки!.. А вдруг не врет? А вдруг правда? «Доктор, я буду жить?» – «А смысл?»

– Продолжайте, Павел Игоревич, продолжайте.

Продолжаем. Рот говорил одно, голова думала о другом. «Отзвучали песни твоего полка, Туманов», – думала голова… Невзрачный Ан-2, стоящий на спецполосе энского аэропорта, уж больно напомнил ему катафалк. Да кто же по своей воле – в последний-то путь? Напоследок он взбрыкнул. «Оступился» на трапе, развернулся так, что скованные руки оказались прижаты к спине, и ударил сопровождающего ногой в последнее ребро. «Маков!.. – взревел «орденоносец», падая на ступени. – Взять его!»

«Хорошая фамилия, – отметил про себя Туманов. – Добрая». Провел второй удар, в толчке, обеими ногами. Субъект с неплохой фамилией загремел по трапу. Третий удар он сделать не успел (хотя мог – во вкус вошел). Страхующий сверху оказался не спящим, рубящий удар по затылку выбил из реалий. Так что прелестей воздушного путешествия он не помнил. «Станция», где его выгрузили, оказалась не Бологое, не Каховка, а город Картышево, о чем недвусмысленно сообщала облезлая надпись на здании барака. «Дурмашиной» врежут и в «дядькин дом» свезут, – с тоской подумал Туманов. «Дурмашиной» (шприцом) действительно врезали. Но повезли не в тюрьму, а в другой большой город, Красноярск, в тамошний аэропорт Емельяново. Он уже не вязал лыка и с трезвой точки зрения оценивать события не мог. Из белесой дымки выплывал новый самолет – с надписью «Лесавиа» на фюзеляже – собственность красноярской авиабазы охраны лесов. Новое путешествие, острая надобность забыться сном… Прибытие. Знакомая вышка, приземистые лачуги по краям взлетного поля, Ми-8, ждущий его нетерпеливо, как любовник жаркого свидания. Столбовое… Здравствуйте, девочки. Мы с вами уже встречались…