Побег обреченных - Андрей Молчанов Страница 24
Побег обреченных - Андрей Молчанов читать онлайн бесплатно
Туннель, миг темноты, и, воспользовавшись им, он ретировался в кресло самолета, идущего на посадку рейсом «Шаттл» из Бостона в Нью-Йорк, как бы пройдя сквозь призрачную обледенелость обшивки лайнера в трехмерное пространство его хвостового отсека.
Взирая через иллюминатор на затекший туманной росой купол небоскреба «Крайслер», на черную гадюку поезда, выползшего из норы подземки, усмехнулся, представив изумление грабителя. Случившийся казус несчастный наверняка свалит на героин.
Определение «несчастный» – откуда возникло оно? Неужели наркомана стало жаль, пусть и неосознанно? Или он, пришедший сюда, на землю, возможно, из недр иного мира, приобрел-таки человеческое сознание с присущими такому сознанию формулировками? А ведь, казалось бы, весь предыдущий его опыт мог привести лишь к равнодушию и жестокосердию.
Сколько он видел несчастных, убиваемых, обманутых, больных, увечных, ограбленных, но где они? Где их страдания, боль и слезы, питающие зло и искупающие одновременно и парадоксально грех человеческий?
И разве могла бы без них, несчастных, существовать планета людей, основная связь причин и следствий на которой строится не на гармонии и усредненности, а на неравных пропорциях голода и пресыщения, муки и наслаждений, богатства и нищеты? Но количественные части пропорции обратны в качестве: насколько кому-то в чем-то хорошо, настолько ему же в чем-то и плохо. И это касается всех и его. Кем бы он ни был.
Изображение салона искривилось, кресла, будто под увеличительным стеклом, расплывчато поползли на стены, мелькнули крупным планом красивые колени стюардесс в капроне, затем пронеслась дымка облаков; веер зеркал пространства, призрачно отражавших вращение планеты, сомкнулся, и прямо из бушевавшего океана, выворачивающего из нутра своего сплющенные небоскребы волн, он ступил на красный булыжник взбирающейся в гору мостовой Риги, зажатой между закопченными стенами зданий. И мостовая вывела их к игрушечным домикам Златы Улочки Праги.
Здесь было мокро и угрюмо после прошедшего дождя, среди давящей, громоздкой готики и этих домиков для давно умерших людей, живших, подобно гномам, уютно, строго и странно.
Вновь повернулись гигантские зеркальные двери, выпустив его на пустынную ночную набережную портового города, где чернели силуэты приземистых субтропических пальм, но в этот миг внезапное пробуждение выкинуло его в разбитую немощь старого больного тела.
Возвращение было неприятным: словно он надел на чистую руку потную грязную перчатку.
Просыпаться Ракитин не хотел. Благодать сна, его призрачный полог были укрытием и защитой от яви, терпеливо и хищно караулившей возвращение к ней.
Нудная, ломящая боль. Во всем теле. Слипающиеся, как пластилин, веки. Ноги, волочащиеся усилием мутного, отрешенного сознания.
Еле узнавая привычность комнат в неясных очертаниях мебели, картин, книг и зеркал, он почти вслепую прошел в ванную, подставил воспаленное лицо под кран с ледяной водой. Промокнул осторожно полотенцем вздутый, со струпом ссадины лоб. Закурил, опустившись на стул.
Дым показался особенно ядовитым и мерзким. Вяло подумалось о сотрясении мозга – удар о стекло вряд ли остался без последствий, однако физическое состояние Ракитина не тревожило. Он был противен себе – как само пробуждение, как дым сигареты, как тошнота.
– Оно еще у тебя до того было, – сказал он сам себе сипло и с отвращением, снимая трубку телефона. – Сотрясение это.
Набрал номер справочной больницы.
– Ракитина? – переспросил сухой старушечий голос. – Температура тридцать семь и пять десятых градуса, состояние средней тяжести.
Это его обрадовало.
Жива. Температура – что же, закономерно: порезы, нервы… Но – жива. Жива!
Тут он почувствовал бешеный, жаркий бой сердца – как бы после внезапного испуга.
Вышел на балкон, покурил, отвлекшись от тяжких дум в беседе о том о сем с соседом – Михаилом Алексеевичем Градовым, человеком покладистым, благодушным, с кем уже несколько лет поддерживал приятельские отношения. После вернулся из конспиративной квартиры в комнату, прикидывая, что делать, и вообще…
Зазвонил телефон, и вновь обмерло сердце в неясной, подлой тревоге, теперь неотвязной.
Звонил тесть. Голос – тихий и ровный, ни упреков, ни лишних вопросов. Слушая его, Ракитин мучился, как напакостивший мальчишка: виной, стыдом, раскаянием.
– Приеду к тебе часа через два, – сказал тесть. – И поедем в больницу. Продукты я взял, об этом не беспокойся.
После позвонили из районного ГАИ, сообщили: ждем в отделе разбора нарушений, куда предлагаем явиться незамедлительно.
Когда выходил из подъезда, в бедре что-то опять перещелкнуло с хрустом несмазанного шарнира, и некоторое время Ракитин стоял недвижим, с выпученными от боли глазами, судорожно хватая ртом влажный, прохладный воздух.
В маленьком кабинете полуподвального помещения с решетчатым оконцем, за столом, стоящим под охраной двух несгораемых шкафов, сидел седовласый капитан с лицом настолько строгим, что улыбка на этом лице показалась бы кощунством.
Разговор был краток.
– Машину возьмете на штрафной площадке, – сказал капитан. – Вот справка. Только предварительно оплатите вчерашнюю «техпомощь». Жену вашу я навестил…
– Как?! – поразился Ракитин. – Когда?
– Успел, – ответил капитан мрачно. – Здорово она себя отделала… Но ничего, веселая такая женщина. – Он кашлянул и стал еще более суров. Продолжил, чеканя слова: – Супруга ваша претензий к вам не имеет, вы к ней – тоже, поэтому – свободны. Занимайтесь ремонтом.
Добравшись до конторы «техпомощи», Ракитин оплатил услуги ночной машины и заказал новую – на вечер. Затем отправился домой – ждать тестя.
Тесть – директор большого завода, – плотный, высокий, с крупными чертами волевого лица, сама невозмутимость и аккуратность, приехал на служебной «Волге», горевшей, несмотря на слякоть и лужи, черным, без единого пятнышка грязи, глянцем эмали.
Ракитин уселся сзади, возле объемистого пакета, сквозь молочные бока которого оранжево просвечивали апельсины.
– Зачем дал ей руль? – спросил тесть не оборачиваясь.
– Ну, я выпил, она – нет… – повторил Ракитин официальную версию, изнывая от презрения к себе.
Одежду оставили в машине. Прошли вестибюль, поднялись по лестнице, минули коридор, заполненный больными – перевязанными, на костылях, и вот палата, ее лицо среди казенных одеял, хромированных спинок кроватей; родное, любимое лицо – в малиново-ярких штрихах ссадин, побледневшее, но живое…
Он припал к ней виновато, различая краем глаза ее руку в гипсовой повязке с коричневыми от йода кончиками пальцев, беспомощно, но успокаивающе коснувшихся его плеча.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments