Война закончена. Но не для меня - Андрей Дышев Страница 24

Отдаю должное лейтенанту – он заставил себя уважать. Раненый, изможденный, он тем не менее бежал в нашей группе как равный, не отставая и не вымаливая привала. Мои бойцы молотили ногами тоже будь здоров, но я чувствовал нервное напряжение, идущее от них. Их злое упорство, с каким они наматывали километры по пустыне, скорее было желанием заглушить в себе раздражение.

Я понимал, что выгляжу в их глазах страдающим гордыней юношей. Я втянул ребят в авантюру, вынуждал их крепко рисковать собой, и все ради чего? Почему я, думали они, не отказал Дэвиду в помощи? Намного проще было бы получить координаты склада у Фролова. Да, Фролов – чмо, псих, у него истерика. Но все это можно было бы пережить, смять в своей душе и без лишнего геморроя выйти на склад. Теперь же мы всецело зависели от Дэвида.

Словом, я выглядел в глазах бойцов как твердолобый гордый самодур.

Но рассказать им все, чтобы объяснить свое решение, я пока не мог.

Мы остановились на привал в глубоком ущелье, скрытом от палящих солнечных лучей, где в узкой расщелине, поросшей колючим вьюнком, скупо сочилась вода. Чтобы напиться и наполнить пластиковую флягу, нам пришлось отрыть маленький колодец.

Мы разбрелись по сторонам. Каждый занялся своими делами. Остап разулся, вытряхнул из ботинок песок и камешки, стянул с себя носки и, размахивая ими, как вертолет лопастями, пытался их просушить. Сидящий рядом с ним Удалой начал как-то странно двигать носом, морщиться, затем пересел подальше. Смола намочил воротник куртки, голову и начал разбирать винтовку и продувать детали от песка.

Я как бы невзначай оказался рядом с Дэвидом. Он осматривал раненое предплечье, поправлял повязку.

– Дэвид, как ты думаешь, – спросил я, – арабские террористы, которые вас захватили, хотят получить за вас выкуп?

– Вряд ли, – ответил Дэвид, продолжая осматривать покрасневшую руку. – С заложниками они обращались бы аккуратнее. И сразу бы выдвинули условия. Они же относились к нам, как к скотине, подготовленной для забоя. Изувечили Патрика. Выбили глаз Майклу. Я потому и решился на побег, что чувствовал: с нами церемониться никто не будет, нас просто собираются убить. Без всяких условий.

– Тогда почему они не убили вас сразу же, как взяли в плен? Зачем надо было куда-то везти вас, сажать в яму?

Дэвид пожал плечами и промолчал.

– Лейтенант, – вкрадчиво спросил я. – А личные жетоны, надеюсь, вам удалось сохранить?

Лицо Дэвида перекосила гримаса боли.

– Тебе покажется это странным, – ответил он, – но вот как раз жетоны они сорвали с нас в первую очередь. Я так думаю, для коллекции, чтобы бравировать потом. Или в качестве доказательства, чтобы получить деньги за убитых американцев.

– Скорее всего, второе, – кивнул я. – Звери!

Дэвид стиснул кулаки и, едва разжимая зубы, процедил:

– Узнал бы, у кого сейчас мой жетон – убил бы не думая. Голыми руками задушил бы!!

– Я тебя понимаю, – сочувствующе ответил я, незаметно прощупывая жетон Дэвида в своем кармане. – Я тебя очень хорошо понимаю…

И опять мы бежали по пустыне, догоняя солнце, которое окуналось в пылевое марево. Мы выпили всю воду, залили подножные камни своим потом, высохли, затерлись пылью и зноем и стали похожи на верблюжьи колючки, которые знойный ветер гонит по бескрайним пескам. Я нес в себе тайну, смутную догадку, которую пока не мог огласить, и предчувствие того, что скоро мне откроется истина, придавало мне силы. Бойцам же моим силы придавала злость на меня. Но так бывало уже не раз. Они злились на меня, они ненавидели меня, они готовы были убить меня десятки раз, и я терпел эту черную волну эмоций до тех пор, пока не раскрывал карты. Такова незавидная доля командира. Да и вообще любого лидера. Очень часто нам кажется, что человек, которому мы безоглядно верим, ведет нас к погибели, во мрак. И когда уже прощаемся с жизнью, приходит свет и озарение. И мы понимаем, что все было сделано правильно.