Крайняя необходимость - Фридрих Незнанский Страница 23

— Вы можете мне их привести?

— Кое-что, пожалуй, могу. Как, например, поступать в таком случае? Представьте, что родственники больного ворвались на станцию «Скорой помощи», облили бензином и подожгли пульт?

— Что, и такое было?! — ужаснулся Гордеев.

— Кое-где было. В Красноярске, например. В результате там нашлись деньги на то, чтобы врачей сопровождала милиция, ну и вообще на охрану. Я туда ездил по другим делам, видел: сибиряки очень неплохо все организовали. На диспетчерском пункте, где принимают вызовы к больным и передают их дежурным бригадам, стоит отдельный стол, за которым сидит человек в милицейской форме, вооруженный автоматом. И все стало в порядке. Все спокойно занимаются своим делом, принимают вызовы, выезжают на вызовы. А опытные диспетчеры уже давно научились определять, где медиков могут ждать неприятные сюрпризы.

— Какие вызовы считаются опасными? — спросил Гордеев.

— О! Да все что угодно может быть. Это и ранение — ножевое или огнестрельное, и побои, и если голос у позвонившего человека нетрезвый, такой вызов тоже считается опасным. И представьте, после введения милицейской охраны в Красноярске не было зафиксировано ни одного случая нападения на врачей «скорой». Пьяным или излишне нервным горожанам хватает одного только присутствия вооруженных людей в форме.

— А у нас, значит, зафиксировано?

— До черта, — вздохнул Малышкин.

— Почему же, допустим, в Химках невозможно добиться такой же охраны?

— Э-э, — махнул рукой Малышкин, — попробуйте убедить наши городские власти потратить на это деньги. Мэры меняются, депутаты меняются, а я уже много лет с этим бьюсь, и все без толку. А народ звереет потихоньку. Вот и получается, что мы периодически в драку лезем.

— Интересно. Значит, следователи и судьи несправедливо относятся к врачам? Квалифицируют их действия «превышением необходимой обороны» и напрасно делают ответчиками и обвиняемыми по подобным делам, и это вместо того, чтобы обеспечивать вашу безопасность?

— Не знаю, как это называть правильно, вы же юрист, помогите нам с этим разобраться!

— Пока что я озабочен судьбой одного конкретного человека.

— Да-да, я понимаю…

Гордеев подумал, что никогда ведь даже в голову не приходило, что у врача может быть опасная работа. Тяжелая — да, малооплачиваемая — да. Но не война ведь…

— Что вам сказать, Юрий Петрович… Химкинские врачи «Скорой» принимают до тысячи вызовов в сутки, и, отправляясь по вызову, врач может только гадать, что ждет его за дверями очередной квартиры. А ведь больше половины опасных адресов наши врачи знают. И медики, выезжая по ним, заранее предполагают, что могут подвергнуться нападению, могут быть затравлены сторожевыми псами. Бывали случаи, когда бандиты и нож к горлу врачу приставляли, и родственников пациентов врачей избивали, а психически больные топоры в медиков бросают. И врачи у нас привыкли считать эти действия «издержками производства».

— Веселенькие дела! — покачал головой Гордеев.

— Да уж… Поэтому время от времени на собраниях врачи просят дать им оружие, чтобы они сами себя охраняли. В таких случаях я им говорю: «Да вы что, братцы, если на вас напали, отдайте им все, а то из вашего оружия вас же и убьют!»

— Стоп, — сказал Гордеев. — Вы это говорили до того, как Великанов застрелил тех двоих парней, или после?

— Да я всегда это говорил! — В бодром голосе Малышкина Гордеев первый раз уловил некоторую досаду. — Я всем всегда это говорил!

— То есть предчувствовали нечто подобное?

— Боже упаси! Но случай с Сергеем особый… Все же происходило почти у меня на глазах — эта его эволюция, я имею в виду.

— То есть доктор Великанов с вашей «страусиной» позицией не соглашался, — откомментировал Гордеев, — и…

Малышкин посмотрел на него поверх очков:

— Зачем вы меня провоцируете?

— У меня свои резоны, — заверил Гордеев. — Может, ляпнете что-то лишнее, что мне поможет.

— Я не пойму, — удивился Малышкин, — вы же адвокат Великанова, да?

— Да.

— И вы ждете, что я ему наврежу?! Просто поверить не могу! Во-первых, никогда в жизни я не сделаю ничего подобного, а во-вторых, вам это зачем?

— Вы меня не понимаете, но я к этому и не стремлюсь. Мне нужна информация, а уж каким образом я из вас ее вытягиваю — это мое дело. Вы согласились со мной побеседовать — и пока меня терпите. Что вы думаете о моих методах, мне глубоко безразлично. Кроме того, навредить Великанову очень даже затруднительно, — напомнил Гордеев. — Но для вас эта история застыла полгода назад, а для меня сейчас оживает. Кто знает, возможно, вы сами не понимаете, что про него знаете.

— Ладно, вы профессионал, вам видней. К сожалению, могу вам повторить только то же самое, что говорил в свое время, когда меня допрашивали. Про пистолет Великанова я ничего не знал.

— Какой пистолет? — тут же уточнил Гордеев. Это был существенный момент, и он ждал удобного случая.

— Ну тот самый.

— Какой — тот самый?

— Слушайте, вы въедливый, прямо… не знаю… прямо как какой-то следователь.

— Достойный комплимент. И я работал следователем. Не отвлекайтесь. Что насчет пистолета? Вы его никогда не видели, я верно понял?

— Нет, не видел.

— И не слышали про него.

— Нет.

— Это действительно так? — Гордеев внимательно следил за мимикой Малышкина, и кажется, доктор говорил правду. — Хорошо, может, кто-нибудь другой видел оружие или знал про него? У него же были близкие друзья, верно?

— Нет.

— Опять — нет! Как это понять, что у него не было друзей?

— У него были друзья, у него были хорошие, ровные отношения со всеми, с кем он работал, — объяснил Малышкин. — Сергей был нормальный человек, он выпивал в компаниях, ходил в гости, но про близких друзей я ничего не знаю. Может быть, в Москве… Но он у нас проработал больше шести лет, так что…

— Ладно, а женщины?

— Тут тоже полный туман. — Малышкин чуть улыбнулся.

— Ну договаривайте, — предложил Гордеев.

— Успехом он пользовался большим, это точно. Но скорее гипотетически.

— Что это значит?

— Значит, что половина нашего женского персонала к нему неровно дышала, но ни про один его роман ничего неизвестно.

— Может быть, это вам неизвестно? Все-таки вы начальство…

— Уверяю вас, Юрий Петрович, у нас с Сережей были вполне приятельские отношения, и даже на работе субординация была скорее формальная. Между прочим, именно я его в Химки работать позвал, когда он медицинский институт закончил. Я там тогда преподавал немного, так что мы были знакомы. Я уже тогда видел — это врач от Бога. Поймите, мы были коллегами… То есть мы и есть коллеги, а для врачей это священное понятие. Мне кажется, у юристов есть что-то похожее…