Особо секретное оружие - Сергей Самаров Страница 21

Нет... Уважение не может быть былым... Уважение не может просто так пройти и испариться...

Шаг... Еще шаг... Талгат понимает, что старческие глаза заметили его. Их взгляды издалека встречаются. Так издалека, что невозможно еще разобрать выражение лица. Взгляд как магнит... Он притягивает к себе противостоящий взгляд... И не видишь еще его, но ощущаешь...

Спина Алимхана не согбенна, плечи прямы, и голову он держит гордо поднятой, как и раньше. Он сам выглядит таким же, каким выглядел раньше... А что походка? Походка ничего не решает... Это – неизбежность, с которой и Талгату когда-то придется столкнуться, если Аллах позволит ему дожить до преклонных лет...

Шаг, еще шаг...

Талгат спускается на дорогу и выходит из-за самого густого куста на пыльную каменистую поверхность тогда, когда до Алимхана остается десять шагов. Ждет, вглядываясь в узнаваемые черты мужественного лица. Та же горбинка на носу, и даже шрам посреди горбинки, полученный еще в войну, не зарос полностью, те же широко раскрытые вдумчивые глаза. Взгляд прямой и умный. Наверное, Алимхан был в молодости красивым мужчиной, если он до сих пор сохранил привлекательность черт. Людей с такими лицами всегда уважают мужчины и любят женщины.

Старик подходит.

– Здравствуйте, Алимхан! – Талгат прикладывает ладонь к сердцу и уважительно склоняет голову. Нельзя не склонить голову перед тем, кого так уважаешь.

– Здравствуй, Талгат... – спокойно и даже с непонятным вызовом отвечает старик.

– Вы узнали меня?

Легкая усмешка чуть шевелит бороду.

– Почему же я должен тебя не узнать? Разве ты так сильно изменился, что стал совсем другим человеком?

– Но вы же видели меня в последний раз...

– Когда ты в отпуск приезжал из училища... Ты тогда, помню, в Рязани учился... Я тебе еще говорил, что у меня два однополчанина было из Рязани, и жалел, что не знаю адресов...

– У вас хорошая память, Алимхан... Молодой позавидует.

– Не надо никому никогда завидовать, надо свою память иметь, тогда и зависти не будет. А не дал Аллах, тогда просто посмейся над собой, и тоже зависти не будет... Зависть человека, как червь, съедает. Сердце делает рыхлым... Но тебе на память жаловаться грех, если захотел все же со мной увидеться... Помнишь старика...

– Все же захотел увидеться?.. – удивленно переспрашивает Талгат, потому что звучит сказанное так, словно старый Алимхан знает о том, что Талгат здесь, рядом, в горах.

Алимхан согласно кивает, и солнце играет на завитках его шапки из «золотого каракуля» [18].

– Я еще зимой ждал, когда ты заглянешь ко мне погреть ноги... Зима буйная была, не мудрено ноги обморозить. Но тогда, похоже, тебе ноги для другого дела понадобились...

– Если я и убегал, то без чувства страха! – резко покраснев, быстро возражает Талгат. – По большому счету, я сбежал уже из плена...

– Я не видел того, что тогда было... – Голос старика тверд, и Талгату кажется, что ему не верят.

– И я не бросил там своих людей... Не сумей я убежать, они попали бы в руки к федералам, а я вернулся к ним, я их спас... Вывел и переправил в Турцию... [19].

– Не перебивай, когда говорят старшие, – как мальчишке делает старик замечание седобородому собеседнику. – Я не договорил. Я не видел того, что тогда было, но уверен, что ты хорошо себя вел. Я знаю твой характер, я знаю, что ты воин, но тогда я ждал, что ты заглянешь ко мне, чтобы выслушать совет, чтобы спросить, кому нужна эта война... Я сам хотел спросить тебя об этом же – кому нужна эта война? Я и сейчас тебя спрашиваю тоже об этом!

– Это как раз тот вопрос, о котором я и хотел поговорить с вами. – Талгат опять склоняет голову.

– Серьезный разговор не ведется посередь дороги. Мы встретились как два чужих человека... А это не годится для серьезного разговора. Чужие люди могут говорить серьезно, и даже более серьезно, чем хорошие знакомые, но их разговор никогда не способен зародить понимание... Негоже говорить наспех о серьезных делах... Может быть, ты заглянешь в село?

– Пока я туда не собирался... Не хочу попадаться на глаза некоторым людям, которым не могу верить полностью. Но все же, Алимхан, давайте присядем на камни и поговорим немного. Мне не хочется с вами расставаться так быстро, да и дело у меня к вам, скажу честно, есть серьезное... Личное дело, меня касающееся...

Алимхан думает больше минуты. Потом смотрит прямо в глаза ожидающему ответа Талгату.

– Не с каждым человеком в нынешние времена говорить хочется. Прежде чем сесть с тобой для разговора, я хочу спросить тебя: много ты бомб заложил, многих ты людей взорвал?

Талгат слегка суживает глаза, словно солнце мешает ему смотреть полным взором.

– Я в своей жизни закладывал много мин. Я военный человек. И большинство из этих мин сработало. Для того я их и закладывал. Но я понимаю, в чем суть вашего вопроса. Нет, я не террорист и не посылаю «черных вдов» в толпу, чтобы взрывать невиновных. Военный человек должен воевать с военными, я так считаю. Или с властью. Но не с женщинами и детьми...

– Но ты вместе с теми, кто делает это?

– Это на их совести. Им я не подчиняюсь. Я воюю сам по себе...

– Слава Аллаху, я не сомневался в тебе... Но запомни навсегда... Когда великий Шамиль покидал крепость и ехал сдаваться русским, его громко окрикивали со стен, ожидая, что он обернется. Он не обернулся... Почему, как ты думаешь?

– Потому что честь воина запрещает стрелять в спину. Так вы нам говорили когда-то. Я это хорошо запомнил. И никогда в спину не стрелял.

– Правильно. Ты правильно понимаешь, что такое честь горца. Те, кто взрывает неповинных людей, чести не имеют... Такой взрыв – это выстрел в спину... Я готов поговорить с тобой...

Алимхан оглядывается и выбирает камень покрупнее, чтобы ему можно было удобно присесть, как старшему по возрасту. Даже и не присесть, а просто прислониться... Талгат вынужден устроиться на камне небольшом, и это вынуждает его смотреть на старейшину снизу вверх. Но это его мало смущает. Он и без того готов смотреть на Алимхана так, как привык смотреть, будучи мальчишкой.

– Я не хочу задерживаться долго. Мне следует навестить друга, который сам не может уже ходить. Старость... Болезнь... Если я задержусь, он подумает, что я тоже болен. Мысль легко проникает в старое тело. Я не хочу, чтобы такая мысль в меня проникла. Что за дело у тебя ко мне?

Талгат чувствует жгучий стыд. Ему очень не хочется обманывать старого Алимхана. Если бы тот высказал поддержку деятельности Талгата, с ним можно было бы разговаривать почти откровенно. Но он поддержки не высказал, хотя и не осудил.