Блиндажные крысы - Лев Пучков Страница 20

Сидели в гостиной.

Ждали.

Чего именно?

Вот так сразу и не скажешь. То ли оргвыводов по генералу сотоварищи, то ли разрешения ситуации — одним словом, сидели и покорно ждали, когда хоть что-то прояснится.

У Игоря Викторовича во рту была страшная сухость, в горле стоял комок, и от этого было трудно глотать, дышать и даже думать. В голове было пусто, размышлять ни о чем не хотелось. Единственное желание, которое сейчас переполняло генерала: выпить чашку сладкого чая. Впрочем, на худой конец сошел бы и стакан воды.

Увы, напитки никто не предлагал, а попросить что-либо самому генералу было неудобно. Вернее сказать: невозможно. Теперь в этом доме ему ничего нельзя просить, независимо от исхода ситуации.

Здоровяки заметно переживали. В присутствии посторонних интересоваться итогами беседы в «верхнем» кабинете было неловко, но выглядел Игорь Викторович после аудиенции так, что можно было смело предполагать самое худшее. И здоровяки активно и добросовестно предполагали. Георгий — отличный спортсмен, человек с прекрасным метаболизмом, обильно потел и постоянно промакивал лоб платком — а между тем в просторной гостиной было довольно прохладно. И даже Ковров-старший — отчаянный башибузук и бесстрашный рубака, помрачнел и притих. В растерянном взгляде его легко читалось: «Скорее бы уж решилось что-нибудь… или отпустите, или пристрелите — в общем, сделайте что-нибудь… хуже нет, чем вот так сидеть тут в полной неопределенности и ждать…»

В общем, древняя мудрость «Ожидание смерти — хуже самой смерти» в настоящий момент как нельзя более полно отражала состояние духа Игоря Викторовича и его соратников.

Из-за обильного присутствия габаритных мужчин просторная гостиная и так казалась тесной, а тут еще вскоре прибыл начальник СБ со старшим телохранителем — тоже весьма неслабые ребята, отозвали в сторонку Мишу и стали о чем-то шептаться. При этом начальник СБ регулярно поглядывал на гостей — многозначительно и с каким-то нехорошим подтекстом, что, сами понимаете, отнюдь не разряжало атмосферу и не способствовало душевному комфорту. Тема разговора явно не нравилась всем троим, и, судя по некоторым признакам, между ними назревал какой-то сугубо домашний конфликт. Спорщики постепенно повышали тон, и вскоре начальник СБ вполне отчетливо и сердито выдал:

— Слушай, хорош уже херню нести! Может, пока не поздно…

В этот момент на втором этаже глуховато бухнул выстрел.

«Телки», секунды не раздумывая, с низкого старта рванули к лестнице.

— Стоять! — рявкнул начальник СБ. — Все на месте, я сам…

…и, переменившись в лице, грузным бугаем вспорхнул по лестнице на второй этаж.

Спустя минуту сверху послышался его голос — надтреснутый и жалкий, совершенно не похожий на голос человека, только что отдававшего команды:

— Миша… Миша, подымись, пожалусс… Миша!

Миша, словно сомнамбула, медленно дошел до лестницы. Взявшись за перила, немного потоптался на месте, словно не решаясь сделать шаг, и, обернувшись после некоторой паузы, хрипло пригласил:

— Игорь Викторович… пойдемте…

* * *

Пятнадцать шагов от дивана до лестницы генерал шел, словно аршин проглотил, глядя в пол и жадно впитывая обстановку периферийным зрением, затылком и даже спиной.

Шел и ждал, что в любой момент телки могут открыть огонь без всякой команды.

Нет, это вовсе не пустые опасения: в практике Игоря Викторовича бывали такие случаи, когда преданные псы, внезапно потерявшие хозяина, легко выпадали из регламента высоких номенклатурных интересов и хитрых стратегий. Проще говоря, эти сильные люди, руководствуясь сиюминутными эмоциями, запросто рвали в клочки убийцу хозяина или того, кто был, по их мнению, наиболее виновен в его гибели.

Игорь Викторович — человек опытный и искушенный в разных чрезвычайных обстоятельствах, прекрасно знал, что как бы История не превозносила роль правителей и великих деятелей разных эпох, саму ее — Историю, подчас походя и мимолетно перекраивают простые люди: прислуга, рядовые сотрудники, приближенные — «пристяжь», одним словом, никому не известные пешки, волей случая оказавшиеся в нужное время, в нужном месте… и в ненужном состоянии аффекта.

До лестницы удалось добраться живым: охрана и телки молча проводили генерала давящими взглядами, но никто даже не шелохнулся.

«Слава Богу, у Старика все в мире — лучшее, — с облегчением констатировал Игорь Викторович, ступая на первую ступеньку лестницы. — В том числе и охрана, и телки. Были бы здесь какие-нибудь бобруйские Васьки-самородки, не раздумывая разнесли бы на фрагменты…»

Старик лежал, откинувшись в кресле.

Ha полу, в луже крови, валялся раритетный «Вальтер».

Густой сигарный аромат и вонь горелой бумаги намертво забивали характерные запахи пороха и свежей крови. И это было весьма кстати: и вид, и свежий запах огнестрельного суицида (особенно, когда стреляют в голову) даже на людей стойких и бывалых всегда оказывает крайне разрушительное действие, а уж рафинированную интеллигенцию буквально разит наповал.

В общем, пока разом позеленевший Миша утробно рычал на фикус в углу, Игорь Викторович старательно отводил взгляд от тела Старика, искоса поглядывал на начальника СБ и пробовал размышлять об отвлеченных вещах:

«А хорошо, что семья Старика сейчас в Лондоне. Вот визгу-то было бы…»

Начальник СБ — верховный сторожевой пес Старика, был раздавлен и смят. Он впервые в жизни не знал, что делать и как себя вести.

По щеке матерого волкодава катилась слеза. Было очевидно, что ему очень хочется разрыдаться, но в кабинете были посторонние и это удерживало его от искреннего проявления чувств. Поэтому он навытяжку, словно в почетном карауле, застыл у стола, стараясь, как и генерал, не смотреть на тело хозяина, и терпеливо ждал, когда Миша придет в себя.