Мишень для Слепого - Андрей Воронин Страница 2

Музыка смолкла, но она все равно продолжала звучать для него, знакомая до ноты, до полутона. И при желании Сиверов мог бы сказать сейчас, сколько скрипок играет в оркестре и сколько музыкантов сидит, положив чуть разогревшийся от игры смычок на колени. Тишина и та была наполнена для него смыслом.

– Я спокоен. Абсолютно спокоен, – проговорил Глеб, повторяя фразу-формулу, которой его обучал психотерапевт в военном госпитале. – Абсолютно спокоен.

Спокоен, как, как… – на мгновение Глеб замолк, скользя взглядом по комнате. – Как стол, как стул, как выключенная кофеварка…

Ни одно из сравнений не приносило облегчения, не заставляло сработать волшебную формулу, нехитрую, но действенную.

– Я спокоен, как ручка, в которой кончились чернила…

Глеб усмехнулся.

«Удачненькое сравнение! Ты сравни себя еще с мертвецом, вот уж спокойствие, дальше некуда. Человек жив, пока в нем живы эмоции, пока он способен смеяться, радоваться, огорчаться, любить…»

– Я же люблю? – неуверенно задал он себе вопрос.

«Или только обманываю себя, Ирину? Изображаю любовь к ней лишь потому, что у меня не хватает времени встретиться с другой женщиной, узнать ее поближе. А чем Ирина лучше других?»

– Тем, что я люблю ее, – тут же ответил себе Сиверов.

«Ну что ж, получился замкнутый круг. Оно и неплохо. Если забыть о том, что белка, крутясь в колесе – таком же замкнутом круге, – уверена, что движется вперед…»

Глеб сообразил: еще немного, и если он останется наедине с собой, то сумасшествие ему гарантировано.

Не так уж много в его душе существовало спасительных уголков, где можно было укрыться от терзаний.

«Ирина обрадуется, – подумал он, – узнав, что у нас на двоих есть целая неделя. Целая неделя спокойной и размеренной жизни, когда ты можешь позволить себе спать сколько угодно, делать что угодно, лодырничать».

Сиверов набросил куртку и, стоя у входной двери, обесточил все помещение, щелкнув пакетным выключателем, чувствуя, что у него не осталось сил проверять, всели приборы отключены из сети.

* * *

Человеку свойственно строить иллюзии, и на собственный счет – тоже. И хотя Глеб убеждал себя, что спешит домой, спешит увидеть Ирину Быстрицкую, он не стал останавливать такси, а спустился в метро. Он ехал в раскачивающемся вагоне, стоя под неровно горевшим старым плафоном, и смотрел на лоснящееся черное стекло вагонной двери. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что человек всецело занят решением какой-то сложной и невероятно важной проблемы. Но на самом деле Глеб раздумывал, как меняется значение надписи на дверях «Не прислоняться», если удалять из нес разные буквы: «Не ..слоняться», «Не п.. – ис…яться», «Не ..слон…», "Не п…и…ть…….

Он даже замер, когда из всех вариантов остался только один: «Не ..я». Словно бы сам черт подсунул ему эту дурацкую забаву с плохим концом, и он вновь попал в заколдованный круг, из которого не существовало выхода.

«„Не я“ и все тут!» – он плотно сомкнул веки, пытаясь скорее отыскать еще одно решение, которое поможет ему обрести душевное равновесие.

И наконец получилось словосочетание, сделанное уже по другому принципу. Глеб не удалял буквы, а одни заменил другими. Получилось: «Не преклоняться».

Не ахти какая игра мысли, но круг разорвался, жизнь обретала смысл. Видимое всем, сделалось для Глеба только своим, личным. Скользя под землей в вагоне метро, он представлял себе городские пейзажи, которые проносятся наверху. Решив головоломку с надписью на двери, он потерял к ней всякий интерес. Теперь Глеб представлял себе, что вся земля над ним прозрачна и он видит дома, соборы, погруженные фундаментами в глубь грунта, видит город в таком ракурсе, в каком его не видит никто – снизу. Получалось довольно забавно.

Но вот бесстрастный голос из динамиков сообщил, что следующая станция – «ВДНХ». Двери закрылись.

И тут Сиверов, не смотревший до этого по сторонам и лишь инстинктивно прислушивавшийся к шуму в вагоне, заметил, что тот притих. Смолкли не только разговоры, но даже не слышалось обычного шороха газет и перелистываемых страниц.

Он обернулся как раз в тот момент, когда поезд, набирая скорость, вошел в темный туннель. В другом конце вагона стояла странного вида старуха – худая, абсолютно седая, одетая в тряпье, но чистое и аккуратно залатанное. Именно она явилась причиной внезапной тишины, наступившей в вагоне.

Она не просила милостыню. Нет. Старуха, сверкая безумными глазами и хитро улыбаясь, медленно приседала, словно пытаясь рассмотреть кого-то, прятавшегося под рядами сидений. Опираясь на отполированную до блеска кривоватую палку, она опустилась на корточки и выставила перед собой корявый, но опять-таки чистый палец. Она указывала прямо на Глеба. Пассажиры непроизвольно поворачивали головы и тоже смотрели на Сиверова.

Глеб сделал шаг в сторону. Палец старухи даже не дрогнул. Теперь она указывала в пустоту, все так же хитро и зло улыбаясь. При этом губы ее едва слышно шептали то ли проклятие, то ли предупреждение кому-то невидимому, притаившемуся в душном пространстве мчащегося по туннелю поезда.

– Он, он, – шептала старуха.

– Кто? – не выдержав, спросил ее мужчина в длинном пальто с потертым воротником.

– Прячется, – кривя рот в неприятной улыбке, отвечала старуха. – Прячется!

Больше никто не решался ее ни о чем спрашивать, но почему-то все продолжали смотреть на Сиверова, словно это он был виноват в том, что сумасшедшая нарушила покой, царивший в вагоне.

– Он, он…

За окнами мелькнули знакомые светильники станции «ВДНХ». Поезд вздрогнул, остановился. С шипением разъехались створки дверей. Старуха, не шевелясь, продолжала указывать пальцем в пустоту. Сиверов шагнул на платформу, услышал краем уха объявление, что двери закрываются, и с облегчением проводил взглядом грохочущий состав, уносивший от него и глупую надпись, и безумную старуху.

«Ты скоро совсем суеверным станешь и, завидев черную кошку, будешь сворачивать в переулки», – разозлился на себя Глеб, ступая на эскалатор.

Рифленые металлические ступеньки несли пассажиров к солнечному свету, к свежему воздуху…

Сиверов шел по улице легко, словно спортсмен, сохранивший к концу дистанции силы и опередивший соперников. Он даже не сбавил шаг, оказавшись на лестнице в подъезде, взбежал по ней и остановился у двери квартиры. И хоть ключ лежал в кармане куртки, позвонил.

Ирина открыла не сразу. Наконец, после того как она справилась с двумя нехитрыми замками, Глеб увидел ее немного влажное от наложенного крема лицо.

– Ты почему не спрашиваешь, кто там? – как ребенку, принялся выговаривать он.

– Ко мне можешь прийти только ты, – улыбнулась Ирина, пропуская его в квартиру и быстро закрывая дверь, будто боялась, что вслед за Глебом в небольшую квартиру в Беринговом проезде войдут и все его заботы и проблемы.