Сквозь огонь и воду - Андрей Воронин Страница 2

Сергей вытряхнул из пачки сигарету, нервно, жадно закурил.

– Как ты, что ты? – спросил Дорогин.

– Приехал с предложением в один комитет, а они меня отфутболили, сволочи!

– В какой комитет? Зачем?

– Это даже мне неинтересно… Лучше ты о себе расскажи.

– Пойдем в ресторан, в бар, посидим, выпьем… – предложил Дорогин, рассматривая своего друга детства так, словно сличал фотографию с оригиналом.

– Что ты на меня так смотришь? Сильно изменился? Постарел?

– Ясное дело – не помолодел! Все-таки тридцать один год прошел!

– Ну на, смотри, любуйся! – Павел Матюхов стащил с головы шляпу, хлопнул ее на скамейку.

Огромная лысина, взъерошенные на висках волосы, но глаза те же, грустные, темно-карие, как каштаны, вспомнил сравнение учительницы русского языка и литературы Дорогин.

– Сильно старый?

– Ничего.., не сильно изменился, – произнес Сергей.

– А ты чуть другой стал, Серега, слишком взрослый, что ли…

Дорогин расхохотался. Рассмеялся и Павел.

– Фу ты, черт! – сказал Матюхов. – Здесь я мог встретить кого угодно! Мог увидеть народного артиста, эстрадную звезду, актера, политика, но чтобы встретить тебя, Серега, я даже представить себе такого не мог!

– Да и я не ожидал!

– Серега, ты знаешь, где я был?

– Когда?

– Буквально пару недель тому.

– Где?

– В нашем детском доме…

– Ты там был? – словно не веря в услышанное, спросил Сергей.

– Был…

– Ну и что? Как там?

– Это, Серега, страшно! Это ужас какой-то! Разруха полная… Пацаны голодные! Смотрят вот такими глазами, а в глазах страх и тоска-Смертная… Одежды нет, обуви тоже, книжки все старые… В российской тюрьме, наверное, и то лучше!

– Что ты там делал? Как тебя, Пашка, занесло в Абхазию?

– Приехал по делам. Думаю, дай заскачу! Пару дней свободных выдалось, и я из Пицунды заехал в Гудауту… Приехал, глазам не верю. Все вроде бы как тогда – и крыши такого же цвета, и рамы на окнах синей краской выкрашены, но все в запустении… Я когда к городу подъезжал, с горы крыши увидел, из меня слезы как хлынули! Еду и плачу! Ты даже представить себе не можешь!

– Я там тридцать лет не был, – произнес Дорогин.

– Как там хорошо было! Помнишь? Мандарины! Магнолии цвели… Красота! Рай земной!

– Помню, – произнес Сергей немного срывающимся голосом: так он говорил в детстве, когда волновался.

– Смотри, Серега, – Павел Матюхов запустил руку во внутренний карман полотняной куртки, извлек кожаное портмоне, величиной с книгу средних размеров. Он раскрыл бумажник и вытащил из него запаянную в пластик фотографию.

– На, смотри, – держа фотографию на ладони, протянул он ее Дорогину.

Дорогин взял снимок, и на его глазах заблестели слезы.

– Господи боже мой! – выдохнув, сказал он. На фотографии стояли два мальчика в белых рубашках и в пионерских галстуках. В руке одного из парнишек поблескивала губная гармошка.

– Это ведь мы с тобой, Паша!

– Конечно мы! А то кто же? Помнишь эту фотографию?

– Нет, – покачал головой Дорогин, – у меня ни одного снимка не сохранилось, – он смотрел на свое изображение, на изображение друга, покусывая губы и нервно куря.

– Поверни, Серега, посмотри на обратную сторону.

Дорогин перевернул карточку.

Детским почерком, крупными круглыми буквами на обратной стороне снимка по желтоватой бумаге были выведены слова: “Никто нас не разлучит, лишь мать сыра земля!”.

– Как ты смог сохранить снимок?

– Я его берег, Сергей! Ведь кроме воспоминаний у меня ничего не осталось… Там сейчас страшно! Голод после войны. Они говорят, что так плохо не было никогда… Даже когда воевали в Абхазии, и то с продуктами было получше. Там много сирот: и абхазы, и русские, и грузины… Как тогда.., когда мы в детском доме жили. Он же нам как родной.., как родина…

– Да, ты прав, Паша… Как родина… Дорогин отдал снимок, нежно проведя по нему кончиками пальцев.

– Паша, поехали ко мне! – Дорогин обнял за плечи друга, прижал к себе. – Поехали!

– У меня дела в Москве, я пацанам хочу вещей накупить: пару компьютеров, кроссовки, кеды… У них ничего там нет, учебников и тех не хватает.

– Я тебе помогу, – не раздумывая, произнес Дорогин.

Через двадцать минут друзья уже сидели в машине, которая мчалась по Москве к кольцевой. Они говорили без остановки, перебивая друг друга и смеясь. Иногда смолкали, глядя на бегущую под колеса дорогу.

– С кем ты живешь? Где? Куда мы едем?

– Скоро все увидишь.

Мужчины так расчувствовались, что иногда вдруг ни с того ни с сего начинали петь – Дорогин баритоном, а Павел грустным тенором.

– Ты до сих пор умеешь играть на губной гармошке, не забыл…

– Такое не забывается. Это для меня как дышать… Я, Серега, сентиментальным становлюсь. Увидел пацанов в детском доме, у меня душа кверху дном перевернулась, себя вспомнил, тебя.., всех наших… Показалось, зря я последние тридцать лет прожил, вернее, не зря, а не правильно.

– А жил-то ты как, Паша, все это время?

– По-разному, Серега. Пришлось повоевать в Афгане, ранили меня душманы. Сейчас я инвалид, свое дело завел… Небольшой бизнес. Семьи у меня нет, как-то не сложилось, ты знаешь, случается и так… Обжегся раз, больше не тянет. Была жена, а потом мы разошлись.

– Кто был виноват? – спросил Дорогин.

– Кто же тебе скажет, кто виноват! Она думает, что я. Мне кажется, что она… Слава Богу, детей не успели нажить!

– У меня тоже детей нет, – и Дорогин вкратце пересказал свою жизнь.

– Значит, точно, я тебя видел, в кино, название фильма только забыл. Я, когда тебя увидел, не поверил… Потом в титрах фамилию прочитал. Загордился, что знаком с тобой. Что когда-то дружили, из одной миски кашу ели. Но до сегодняшнего дня сомневался, ты ли это.

Дорога к Клину пролетела незаметно. Просторный дом, обширный участок, живописное место поразили Пашку Разлуку.

– Красота у тебя здесь! Неужели это все твое?

– Можно и так сказать, хотя я этот дом своим не считаю.

– Хозяйка где?

– На работе. Она медик. Причем хороший, в хирургии работает, – пояснил Дорогин отсутствие Тамары Солодкиной.

Мужчины, даже не разувшись, уселись за стол в гостиной и с ходу принялись пить водку. Так бывает, когда встречаются два человека, слишком много пережившие вместе и очень долго не видевшиеся. Они пили, не пьянея, курили, иногда выходили на крыльцо освежиться. Прохаживались по двору с рюмками в руках, продолжая курить и разговаривать.