Гнев Цезаря - Богдан Сушинский Страница 2

– Если учесть, что речь идет о боевом корабле, а не о танковом корпусе, то, пожалуй, придется… – неохотно признал тем временем фон Шмидт.

– Согласен, «Джулио Чезаре» крупно не повезло, поскольку еще в сороковом году, в первом же бою, он принял в борт один из снарядов ушлого «англичанина», потеряв при этом более сотни своих моряков и едва справившись с пожаром.

– Ну а потом, – не собирался барон щадить самолюбие бывшего морского легионера «Джулио Чезаре», – на одной из верфей его снова с трудом привели в боевое состояние. Но только для того, чтобы уже в январе 1942 года, в самый разгар Великой войны, превратить в плавучую казарму, а затем – и в плавучий госпиталь, в ипостаси которого, прикрываясь крестом милосердия, линкор так и пребывал, вплоть до завершения боев.

– То есть до падения Рейхстага и полной капитуляции рейха, – мстительно напомнил Сантароне фон Шмидту, никогда особо не отличавшемуся ни манерами, ни словесной деликатностью.

– Впрочем, – невозмутимо пробубнил барон, – все эти обстоятельства ничуть не умаляют главного достоинства нашего могучего ветерана «Джулио Чезаре» – представать перед взорами таких дилетантов, как я, символом морского величия Италии. Но лишь таких дилетантов, как я.

Грустные, едва уловимые улыбки, которыми офицеры осенили свои лица, напоминали улыбки пистолетных дуэлянтов после обмена «промахами».

2

Январь 1949 года. Албанский конвой.

Борт флагманского крейсера «Краснодон»

К албанским берегам конвой под командованием контр-адмирала Ставинского приближался на рассвете. Преодолев пять морей [5], на каждом из которых их терзали лютые штормы, крейсер «Краснодон», эсминцы «Удалой» и «Бойкий», морской буксир «Керчь» и лишь недавно спущенная на воду субмарина «К-112» держали теперь курс на северо-западную оконечность албанского полуострова Карабуруни.

Оставив позади себя бурные воды Ионического моря и зеленовато-серые скалы греческого острова Отони, они яростно вторгались в просторы залитой лучами утреннего солнца Адриатики. При этом черноморцы были приятно удивлены, убедившись, что пролив Отранто, который им следовало прочертить форштевнями своих кораблей, прежде чем оказаться под защитой прибрежного хребта, в самом деле, как и предвещали синоптики, предстает перед ними на удивление тихим, не по-февральски теплым и заманчиво лазурным. Каковым, собственно, и должен выглядеть пролив, омывающий земли никем из команды конвоя не виденной, однако же такой романтически знойной Италии.

– Справа по курсу – Карабурунинский маяк, впереди – остров Сазани, стратегически прикрывающий вход во Влёрский залив, – лишь на минуту оторвавшись от бинокля, доложил штурман Штадов, стоявший на командном мостике слева от контр-адмирала.

– К слову, очень удобно островок этот расположен, – заметил начальник службы безопасности конвоя подполковник контрразведки Дмитрий Гайдук [6], давно смирившийся с тем, что, с легкой руки адмирала, офицеры крейсера называли его просто «флотским чекистом». – Стратегически удобно. Прикрыть бы албанцам бетонными колпаками да зенитками пару размещенных на нем береговых батарей, и держаться можно, как на мощной морской твердыне.

– Вполне очевидный факт, – охотно поддержал его капитан третьего ранга Штадов. – Классика береговой обороны. Любая военно-морская база могла бы позавидовать существованию у входа в залив такой природной крепости, или форта – что не так уж и важно.

– Вот только прикрывать ему в заливе этом нечего, – заметил командир крейсера Канин. – Ты ж подумаешь: военный флот Албании! – иронично осклабился он. – Штабная суета накануне трибунала – и только…

Контр-адмирал в очередной раз намеревался поднести бинокль к глазам, однако, услышав это, окатил «комкрейса», как называли Канина во все том же «суетном предтрибунальном штабе», уничижительным взглядом. Но, похоже, капитан первого ранга не заметил, или же демонстративно не придал значения, реакции командира конвоя, и, с трудом сдерживая раздражение, Ставинский какое-то время вновь, теперь уже не прибегая к цейссовским линзам, молчаливо всматривался в медленно, прямо из воды вырастающую горную гряду полуострова Карабуруни.

– Интересно, есть ли у албанцев на вооружении хотя бы один миноносец, – все еще пребывал в плену собственной иронии Канин, – не говоря уже о крейсерах и линкорах?

– Я бы попросил вас, капитан первого ранга… – запоздало попытался осадить командира крейсера адмирал, однако неожиданно как-то смягчил тон и столь же неожиданно произнес: – Впрочем, не только вас, но и весь офицерский состав конвоя попросил бы помнить и твердо усвоить: народная Албания – наш союзник. Поэтому любая ирония по отношению к флоту или к армии этой крохотной страны будет расцениваться как политическая незрелость. – Адмирал прокашлялся и еще суровее уточнил: – Незрелость – это в лучшем случае, поскольку существует еще и такое понятие, как политическая провокация.

– Ну, это понятно, – оскорбленно вскинул подбородок комкрейс. – Да и молвлено мною было к слову и для прочего сравнения…

«Старый, закоренелый негодяй, – почти по слогам, хотя и мысленно произнес контр-адмирал, словно диктовал штабному писарю очередной приказ. – Ведь никогда ни в чем не раскаивается; даже сомнениям неправоту свою не поддает… Зато как складно научился признавать свои ошибки и покаянно соглашаться с мнением командования!»

Причем озлобленности в непроизнесенных словах командира конвоя не было, скорее, в них просматривалась некая злорадная полудружеская мстительность; именно так – полудружеская… Потому как особой неприязни между ним и Каниным никогда не возникало; другое дело, что при всех мыслимых и немыслимых закидонах характера своего командир крейсера всегда умудрялся вовремя «осознать, покаяться и заверить».

Он же, Ставинский, хотя и слыл «человеком умеренных нервных расстройств», как однажды охарактеризовал его командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский, однако, провинившись, предпочитал «сопли не жевать, а сполна получать свое».

Для офицеров крейсера не было тайной, что в свое время контр-адмирал Ставинский служил на одном из эсминцев под началом Канина. Причем будущий адмирал пребывал всего лишь в звании старшего лейтенанта, а будущий командир крейсера – уже щеголял нашивками капитана третьего ранга. Однако со временем что-то там, в «штабной суете накануне трибунала», пошло не так, и командир крейсера получил капитана первого ранга лишь накануне албанского похода, а Ставинский уже со дня на день ждал второй адмиральской звезды.

– …Кстати, напомню, что в свое время албанцы сумели освободиться от турецкой оккупации, а в эту войну самостоятельно изгнали гитлеровские войска, – продолжил свои нотации командир конвоя.