Бои без правил - Андрей Кокотюха Страница 19

И все-таки именно здесь, в бывшем Союзе, он, дерзкий и неуловимый Охотник – так переводится его английская фамилия Hunter , – попался, можно сказать, на ровном месте. А ведь когда-то Антон уехал отсюда за океан только потому, что не хотел попадаться…

В свидетельстве о рождении он был записан по фамилии отца – Штерн. Много позднее сам Антон запутался в попытке определить свою национальную принадлежность и в конце концов бросил это занятие, оказавшись в Америке, где такая идентичность принципиального значения не имеет. Отец происходил из русских немцев, много лет назад осевших в Сибири, родился в Омске, а дедушка Антона, которого тот видел только на фотографиях, до войны с немцами носил фамилию Штернберг. После того как Германия стала врагом СССР, он сократил фамилию наполовину, превратившись в нейтрального Штерна, – его даже часто принимали за еврея. Но, учитывая религиозные убеждения предков Антона, такая фамилия только подчеркивала их обособленность и непохожесть. Более того, в ее звучании угадывался общественный вызов.

Обрусевшие омские немцы Штерны исповедовали протестантскую религию и были баптистами.

Еще до рождения Антона, второго из четверых детей, Штерны перебрались в Одессу, поближе к морю. Совпало сразу несколько факторов. Отцу врачи рекомендовали более мягкий климат и морской воздух. У матери оказались близкие родственники в Одессе – старшая сестра, урожденная Либерман, помогла с обменом, подняв на ноги чуть не полгорода, а такие связи у нее имелись: Руфина Либерман слыла известным в Одессе врачом-гинекологом. Наконец, там была почти легальная баптистская община и молельный дом, который верующие могли посещать, не особо оглядываясь на официальные власти.

Правда, Антон Штерн уже с детства выделялся в семье – он оказался равнодушен к любой религии. К чести родителей, они, вовремя угадав прохладное настроение сына, приняли решение, которое и озвучили на семейном совете. Если у Антоши есть другие интересы, силком его в лоно Церкви никто вовлекать не станет, ведь любое насилие над личностью – грех. Возможно, мальчик еще не пришел к Богу, часто обретение веры – вопрос времени. Но Антон, со своей стороны, обязан уважать родителей, их чувства и взгляды, отдавая себе отчет: любой его проступок немедленно ударит рикошетом по его семье и баптистской общине. Ведь большевики, как категорично именовал всю власть в стране Штерн-старший, только и ждут повода, чтобы показать: баптисты, равно как и прочие верующие, на самом деле преступники или способные на преступления люди. Посему нужно как минимум не пить, не курить, не появляться в сомнительных компаниях, особенно избегать фарцовщиков из порта, ибо о связи баптистов с Западом не пишет здесь только ленивый. И если юноша из семьи баптистов попадется на спекуляции иностранными вещами, обвинение в том, что верующие проповедуют преклонение перед буржуазными ценностями, обеспечено.

С родителями Антон не спорил. Да и не тянуло его в компании, которые родители считали сомнительными. В школе парень увлекся спортом, умудрился сочетать шахматы и бокс, а к семнадцати годам, когда он получил аттестат и догуливал год до армии, баптистам, как и прочим верующим, уже нечего было опасаться. Грянули большие перемены, каждый день говорили о перестройке, веровать в Бога стало даже модно, а баптистские общины почти официально считались борцами с советским тоталитарным режимом. О смысле всего происходящего Антон Штерн мало задумывался – в семнадцать лет подающему надежды спортсмену было не до подобных глупостей, он просто время от времени повторял то, что слышал по радио, телевизору или дома, когда родители обсуждали очередную острую публикацию в прессе.

Вскоре родители всерьез заговорили об эмиграции. Оказалось, что отец считался кем-то вроде активиста в своей общине, возможность выезда по религиозной линии обсуждалась с представителями американской общины, в доме все чаще слышалась английская речь. Кроме того, появилась вполне реальная перспектива выехать из страны и по еврейской линии – советские евреи начали активно воссоединяться с родственниками в Израиле. К тому же Штерн-старший вспомнил, что он хоть и обрусевший, но все-таки немец, Германия уже воссоединилась, и, приложив некоторые усилия, семья могла перебраться в Европу. В любом случае вопрос был решенным, но в полном составе семья уехать из Одессы пока не могла: Антон, согласно какому-то пункту советского законодательства, должен был отслужить в армии, чего никакая перестройка не отменяла. Это означало, что отец, мать и другие дети – старшая сестра и двое младших братьев непризывного возраста – могли уехать, оставив за Антоном квартиру. Ну а после отец должен был вернуться, чтобы забрать с собой демобилизованного сына.

Однако вмешался случай. И, как показало время, не только в планы семьи Штерн, но и во всю дальнейшую жизнь самого Антона.

Успев завоевать несколько наград в городских и республиканских юношеских чемпионатах, он, перспективный боксер, принял предложение одного ушлого типа поучаствовать в нелегальных боях без правил. Новичку везло, на него делали ставки, несколько боев Антон провел успешно, причем однажды даже вышел против бойца, чья весовая категория была выше, и хоть с трудом, потеряв зуб, однако же победил. А вскоре после того случая к нему во дворе подошел парень из дома напротив, азербайджанец Тофик Бачуев. Они вместе учились, правда, в параллельных классах. Его еще называли Тофик Бакинец, их семья открыла один из первых кооперативов – небольшой ресторанчик кавказской кухни.

– Такое дело, брат, – сказал он. – На меня наезжают какие-то шакалы. Я им деньги должен, занял для дела, не получилось. Прошу подождать – не хотят. Родителям нельзя сказать – я ведь их подвел, получается, понимаешь, да… К ментам тоже не пойдешь, я видел, как эти шакалы садились в машину с милицейскими номерами. Узнавал, слушай. Завтра стрелка… Может, поможешь?

– Чем, интересно?

– Ну как, ты – боец, воин, тебя в районе знают. Скажешь, что ручаешься за меня. Пускай подождут. А я через две недели правда отдам, уже решается вопрос, да.

О том, что можно влиться в бандитское движение и с его способностями быстро стать каким-то бригадиром, Антону намекали прямо – на нелегальном ринге крутились всякие типы. Но, помня, что нельзя подводить родителей, да и вообще не желая принимать участие в новой жизни страны, которую собрался покинуть, он всякий раз отказывался. Зная, из какой семьи происходит боксер, никто особо не настаивал. К такому решению, как и к Богу, все-таки нужно приходить самому – во всяком случае, что-то подобное Антону дали понять. Поэтому он отказал Тофику Бакинцу: извини, брат, не могу.

– Они сказали – сестру испортят, – глухо проговорил тогда Тофик.

Это решило дело. К Алине, которая была младше брата всего на год и расцвела не по годам, Антон дышал неровно. Девушка сама нет-нет да и заглядывалась на симпатичного парня, непьющего, некурящего, спортсмена, из очень приличной семьи. Теперь ей угрожала опасность, и Антон согласился пойти с Тофиком на встречу с вымогателями.

Их было трое. Старшего называли Греком, и позднее, когда родственники Бакинца каким-то образом узнали результаты вскрытия, стала понятна причина его неадекватного поведения: наркотики. Грек вообще не хотел ничего слушать, сдерживался с трудом, в конце концов стал оскорблять Тофика, сыпать угрозами в адрес его сестры, а затем вытащил пистолет и кинулся на должника. Если бы Антон не оценил Грека и не поверил, что он обязательно выполнит угрозу, а значит, девушка окажется в реальной опасности, он много раз подумал бы, прежде чем вступать в драку. Но в тот момент голос разума умолк, Антон кинулся наперерез, легко обезоружил Грека и принял боевую стойку. Тот рассвирепел еще больше, а его приятели, учуяв забаву, не остановили своего старшего, а наоборот, сделали что-то вроде импровизированного круга и принялись подначивать и подбадривать Грека. Тот скинул кожаную куртку, тоже принял стойку – оказалось, знал карате и умел двигаться не хуже Антона.