Зови меня ястребом - Константин Щипачев Страница 19

Дьяконов держался с достоинством. Даже облаченная в старенькую гражданскую одежду осанистая фигура выдавала выправку настоящего офицера. На вопросы отвечал четко, хорошо поставленным голосом; при этом старательно избегал личного обращения к представителям большевистской власти.

— Курите, — открыл и подвинул Виноградов коробку хороших папирос. — И расскажите подробнее о ваших встречах, и о самом Бискапском.

Василий Авраамович взял папиросу, чиркнул спичкой, затянулся.

— Познакомились мы зимой тринадцатого года в Москве. Он — молодой полковник, я в чине капитана. Внешностью Василия Викторовича Бискапского Бог не обидел: высок, статен; с открытым, мужественным лицом. Я много слышал о нем нелестного. Он, знаете ли, был заядлый картежник и кутила — вечно весел, беспечен и пьян. А тут вдруг горько опечален, в глазах грусть и усталость. Тем и запомнился мне в тот день.

— Чем же он был опечален?

— Жена у него была известнейшая певица Анастасия Бяльцева. Редкой красоты женщина; удивительный голос… Незадолго до нашего знакомства с Бискапским она скончалась. А спустя месяц он вышел в отставку и, кажется, организовал акционерное общество на Дальнем Востоке. Что-то связанное с добычей нефти. Однако вскорости Высочайшим повелением был назначен старшим штаб-офицером в Иркутский Гусарский полк, с коим и выступил на фронт. В шестнадцатом году мы встретились на огневом рубеже и трое суток провели в блиндаже под постоянным артобстрелом. Бискапский тогда командовал лейб-гвардии Московским полком, а я был начальником штаба 6-й пехотной дивизии, что стояла рядом. После двух революций, в водовороте стремительных событий мы надолго потерялись. Он воевал севернее Одессы, я — под Новороссийском, позже в Крыму. В третий раз судьба нас свела в девятнадцатом, где-то южнее Белой Калитвы — в штабном поезде Петра Николаевича Врангеля. В конце февраля под хутором Рубежным меня ранило в пешем бою, и до апреля пришлось проваляться в санитарном вагоне. Помнится, лежал в бинтах, вспоминал довоенную жизнь, семью… И вдруг шумно распахивается дверь купе; на пороге — сияющий красавчик Василий Викторович. В чистеньком генеральском мундире, при крестах, с Георгиевским оружием.

— Он приезжал навестить вас?

— Нет, что вы!.. Мы были не друзьями, но приятелями. Он приезжал к Петру Николаевичу — от него, должно быть, и узнал о моем ранении. Вот и зашел проведать, а заодно поздравить с только что присвоенным мне генеральским чином.

— Вам известно, с какой целью они встречались в штабном поезде?

Дьяконов снова мотнул головой и затушил папиросу. С минуту в комнате было тихо. Потом полковник из «СМЕРША» поднял тяжелый взгляд и, не сдерживая неприязни, то ли спросил, то напомнил:

— Врангель был немцем.

Царский генерал усмехнулся:

— Многих знавал я немцев — по большей части порядочные были люди. За Государство российское радели не меньше нашего: и германцев в Первую мировую превосходно били, и пулю себе в лоб пускали, прочитав Манифест об отречении Государя. К тому же барон происходил из старинного скандинавского рода, а вырос на Дону.

— Товарищи, мы отклоняемся от темы, а времени остается все меньше, — вернул беседу в нужно русло Виноградов. — Василий Авраамович, теперь, пожалуйста, о вашей жизни после гражданской войны. И о вашей последней встрече с Бискапским.

— После эвакуации белой армии из Крыма я с остатками своей дивизии провел несколько месяцев в эмигрантском поселении на острове Лемнос. Затем по просьбе Петра Николаевича отбыл в Варшаву для устройства и размещения наших солдат и офицеров. В этом качестве прослужил около трех лет, однако в двадцать четвертом году из-за тяжелого финансового положения военное представительство в Польше закрылось. Перебрался сюда — в Данциг. Снял простенькую комнату, нашел работу: сначала в механических мастерских местного порта, затем в городском почтамте. Не жил, а так… существовал. Прошлого не вспоминал, в политику не лез. Тем удивительнее стало появление в январе прошлого года молодого рыжего немца, повадками походившего на агента-вербовщика. Он подсел за мой столик в крохотном кабачке, представился Гансом; был любезен и говорлив. Через полтора часа, прилично влив в себя спиртного, предложил поработать на оккупационные власти. Я наотрез отказался от такой «чести», и он тут же откланялся. А спустя неделю под окна моей комнатушки подъехала машина, в дверь постучали. Почему-то сразу подумалось о связанности странного позднего визита с тем рыжим нацистом…

— Вас арестовали? — предположил Илья Валентинович.

— Нет. Открыв дверь, я к превеликому удивлению обнаружил Бискапского. Постаревшего, седого, с потухшим взором и будто ставшего ниже ростом. Мы как старые товарищи обнялись. Я пригласил войти, снять плащ, присесть. Отговорившись спешкой, он выпил рюмку водки и… внезапно огорошил предложением.

— Так-так. Дальше, пожалуйста.

— Иронично пройдясь по моему бедственному положению, он без церемоний перешел к делу и по секрету поведал о неком теплом местечке в Германии. Сознаюсь: нищета вымотала, выжала из меня последние соки. И я согласился с условием, что работа никоем образом не свяжется с нынешней войной против России.

— У вас было время до появления Бискапского, — неожиданно вмешался контрразведчик. — Почему же вы не скрылись?

— Я не ждал каких-либо предложений — кому нужен шестидесятилетний старик? И потом… куда я, по-вашему, скроюсь? Всюду война, всюду те же немцы…

— Вернемся к главному, — взволнованно расстегнув пуговицу воротника гимнастерки, покривился Виноградов, явно недовольный назойливостью сотрудника «СМЕРША». — Бискапский повез вас в Германию?

— Да, на западной окраине Данцига нас дожидался скоростной почтовый «Хейнкель». После двух часов полета мы приземлились в северо-западной Германии — неподалеку от небольшого города Мюнстер. А еще через двадцать минут я оказался на закрытой территории особо засекреченного объекта.

— Как назывался этот объект? — подался вперед один из заместителей Виноградова.

— «Зона SS12-01».

Разведчики переглянулись.

— С этого места, пожалуйста, подробнее и по порядку, — мягко потребовал советский генерал.

— Я пытался дознаться о подробностях предстоящей работы еще в самолете. Из скудных и уклончивых ответов Василия Викторовича понял следующее: в течение нескольких лет особая команда немецких ученых по приказу Генриха Гиммлера трудилась над созданием людей, наделенных необычными способностями. В исследованиях использовались самые различные материалы из Тибета, Южной Америки, России…

— Из России? — вскинул брови главный разведчик фронта.

— Да, представьте. До большевистского переворота… Простите, до революции в России имелась блистательная плеяда ученых-медиков, а в тридцатые годы какой-то русский профессор пытался скрестить молодых мужчин с обезьянами. Кажется, его расстреляли в НКВД…

— Понятно. Продолжайте.

— По словам Бискапского я понял, что исследования шли слишком медленно, а опыты зачастую оканчивались неудачей. И приблизительно в начале сорок четвертого года германское руководство приказало ученым форсировать другое направление — более практическое.