Антиквар - Александр Бушков Страница 19

Смолин думал. Напряженно и долго. Теперь не оставалосьникаких сомнений, что Чепурнов до самого последнего момента пребывал всовершенно ясном сознании – а раз так, следовало предельно серьезно отнестись кего последним словам. Смолин вновь и вновь повторял про себя на все лады: «Ищиброневик, ищи броневик…» Мать твою за ногу и об угол, классическая сцена изстарого приключенческого романа, с таинственным напутствием на смертном одре,зарытым в глуши кладом и прочей бредятиной…

Вот только Кащей всю жизнь был прагматиком до мозга костей икоршуном бросался исключительно на то, что могло принести нешуточную выгоду. Исовершенно не читал романов, только военные мемуары, исторические,научно-популярные книги и прочую документалку (Смолин прекрасно помнил и еголитературные вкусы, и содержимое книжных полок).

Отсюда автоматически проистекало: если Никифор в последнийсвой миг был озабочен поисками некоего броневика – не было в этом ни каплиромантики, а таилась исключительно голая выгода. Между прочим, не всевышеупомянутые роковые тайны с выцветших страниц являют собой авторскуювыдумку: частенько случается, что люди только в присутствии бабуси с косойвыдают заветное…

Правда, никак нельзя было отрицать того очевиднейшего факта,что Смолин оказался в жутком тупике. Как-никак он прожил в этом городе всюсознательную жизнь (с вычетом армии и отсидок), историю города знал прекрасно.И не мог вспомнить никакой такой истории, связанной с конкретной материальнойвыгодой, которая сопрягалась бы с термином «броневик». Разве что кутевановскийброневик, но это совсем другое…

В советские времена только немногочисленные, осободоверенные и умевшие держать язык за зубами историки знали о подлинныхобстоятельствах безвременной гибели красного буревестника, славного балтийскогоматроса товарища Кутеванова, чье имя до сих пор носит одна из шантарских улиц.Правда, увы, решительно противоречила сусальному официозу…

Товарищ Кутеванов, участник штурма Зимнего, несгибаемыйборец с корниловщиной, деникинщиной и колчаковщиной, командир ЖелезногоПролетарского полка имени товарища Робеспьера, в двадцатом году, перебравалкоголя, вздумал раскатывать на единственном в Шантарске красном броневикеанглийской буржуазной марки «Остин», и все бы ничего, да дернула его нелегкая сгромким распеванием революционных песен рассекать по-над берегом могучейШантары – в каковую броневик и рухнул с обрыва, а глубины там было сразу уберега метров десять…

Броневик «Остин»

Сам товарищ Кутеванов так на дне и остался, вместе с однимиз своих командиров, тоже, надо полагать, перебравшим ядреного шантарскогопервача. Живым вынырнул лишь третий член экипажа, комиссар из латышскихстрелков товарищ Янис Вальде, безуспешно пытавшийся до того пресечьпредосудительные забавы. Точных данных нет, но, вероятнее всего, сознательныйчухонец был трезвехонек, как стеклышко, оттого и спасся…

Времена на дворе стояли сложные, Гражданская еще бушевалавовсю – и не было ни времени, ни сил, ни особенного желания вытаскивать сдесятиметровой глубины потрепанный броневик. Шантарские партийные власти, поуши барахтавшиеся в нешуточных заботах, повелели считать происшедшеетрагической случайностью (мол, герой-балтиец в целях борьбы с мировой контройвзялся осваивать еще и управление боевой машиной, но в результате вражьейдиверсии распрощался с жизнью). Под это дело быстренько расстреляли десятокслучайных «буржуев» и «контриков», на обрыве устроили пафосный митинг соркестром, пылкими речами и клятвой в память о славном балтийце непременноуничтожить всю мировую контрреволюцию в текущем двадцатом году. Постреляливверх из маузеров и винтовочек, спустили на воду венок из алых гвоздик – иразошлись крепить революцию.

Товарищу Вальде (дослужившемуся уже до четырех ромбов напетлицах по политической линии) эта история, надо сказать, аукнулась в тридцатьседьмом году, когда Сталин чистил страну от «старых большевиков», словногимнастерку от вшей. Имевшего неосторожность корешиться с Троцким товарищаВальде подмели в один день с Тухачевским – и следаки, не ломая особенно голову,вытащили на свет божий старую историю с броневиком, обвинив именно товарищаВальде в злодейской диверсии и убиении двух красных орлов – по заданию то лиТроцкого, то ли гидры мирового империализма. Поначалу отпиравшийся товарищВальде через недельку задушевных бесед разоружился перед партией, подписавпризнание и касаемо Троцкого, и касаемо гидры. Самое интересное, что его нешлепнули вместе с прочей старобольшевисткой сволочью, а загнали в дальниелагеря, где двужильный латыш ухитрился благополучно доскрипеть до пятьдесяттретьего, когда был торжественно отпущен как безвинная жертва культа иперегибов. Осел он вроде бы в Шантарске – но его дальнейшая судьба Смолинаникогда не интересовала, и никаких подробностей он не знал.

Это была единственная история, подходившая под понятие«броневик». Ничего другого не было. Но плохо верилось, чтобы именно о н е йговорил Никифор. С первого взгляда ясно, что никакой выгоды отсюда ждать неприходится. Предположим, удастся найти точное место гибели броневика (чтонетрудно сделать, покопавшись максимум недельку в открытых архивах). Извлечьего на поверхность с помощью современной техники совсем нетрудно, да иобойдется дешево… но вот дальше-то что? Броневик, тут и гадать нечего,подпадает под категорию памятников истории и культуры, в каковом качествепринадлежит не нашедшему, а государству. Подобную операцию в тайне не удержишь– очень уж заметно будет. Даже если продать броневик какому-нибудь толстосумудля украшения усадебного двора, во-первых, быстро станет известно, а во-вторых…ну сколько можно за него выручить? Смех один, по большому счету. Не стоитовчинка выделки. О том же самом давным-давно должен был подумать и Кащей… тогдачто? Некое иносказание? Но что за ним кроется? Ладно, нужно будет разобратьбумаги покойного – чем Смолин только-только начал заниматься…

Он задумчиво постучал пальцами по простенькой картоннойпапке, на которой красным карандашом, рукой Чепурнова было каллиграфическивыведено «Важное», потом решительно встал, вышел из кабинета и заглянул в однуиз подсобок, ту, что ближе.