Моя любимая дура - Андрей Дышев Страница 19

Время шло. О судьбе Ирины мне по-прежнему ничего не было известно. И об убийце я не знал ровным счетом ничего. К центру я катил в полной прострации, с упертой настойчивостью названивая Ирине то домой, то на мобильный. Результат был все тот же: она не отвечала. Мое положение чем-то напоминало сборку детской мозаики из кусочков витиевато нарезанного картона. Я уже собрал половину, уже начал прорисовываться рисунок, уже можно было отгадать многие его детали, как вдруг мне стало известно, что я собирал вовсе не ту мозаику, а отгадка тайны – в другой. И я сметаю со стола ставшие ненужными детальки и начинаю по крупицам собирать другой рисунок.

Беда только в том, что у меня не было даже этих разрозненных крупиц.

Я проехал мимо троллейбусной остановки. Наверное, на линии произошла авария, и троллейбуса давно не было. Под козырьком, который давал тень, собралась целая толпа. Кто с сумками, кто с пакетами, кто с рюкзаками. Люди замерли, как восковые фигуры, все лица были обращены в ту сторону, откуда должен был появиться троллейбус. Люди вглядывались в даль с таким напряженным вниманием, будто там, перед изгибом дороги, происходило что-то необыкновенное, и зрелище было и завораживающим, и немного страшным. Хоть бы кто-нибудь махнул мне рукой! Остановлюсь сразу же и отвезу бесплатно хоть к черту на кулички. От безысходности и одиночества у меня всегда обостряется тяга к добродетели. Когда плохо, то бескорыстное благое дело приносит такое же облегчение, как и утренняя рюмка водки страдающему от похмелья пьянчужке… Нет, никто не махнул, никому я не нужен. На ветровом стекле ведь не написано, что я готов сделать доброе дело бескорыстно. Значит, надо самому остановиться и предложить помощь.

Я проехал еще немного и притормозил рядом с женщиной средних лет, которая стояла на обочине и кидала вопросительные взгляды на машины. Она, будто зная о моих возвышенных намерениях, немедленно подошла к машине, поставила локти на опущенное стекло и очень мило улыбнулась.

– Хотите отдохнуть?

Да что ж я такой простофиля! Не могу отличить сутенершу от приличной женщины. Кому-кому, а ей мой альтруизм что собаке попона. Я взялся за рычаг скоростей, но женщина тотчас начала рекламировать товар.

– У меня все девочки как кошечки: и симпатичные, и ласковые, и нежные…

– И приучены к лотку, – добавил я.

– Что? – не расслышала сутенерша. – Как вы хотите?

И тут меня осенила мысль. А что, если попытаться разыскать ту худенькую девушку в красной юбке, которую убийца подослал ко мне? Ведь она – единственная, кого я знаю и кто видел преступника так же близко, как я видел сейчас продавщицу любви. Может, девушка вспомнит еще какие-нибудь детали портрета, кроме узкого лица.

Я кивнул, приглашая женщину в машину. Торопясь, чтобы я не передумал, она села рядом.

– Для такого видного мужчины я подберу самую-самую, – пообещала она, глядя на меня, как голодный на бифштекс. – Вы предпочитаете блондинок или брюнеток?

– Подождите, – остановил я ее красноречие взмахом руки. – Спокойно… Мне очень понравилась одна ваша девочка…

– Так, – кивнула женщина, уже мысленно прикидывая, сколько с меня можно будет содрать, ежели девочка «очень понравилась».

– Как зовут – не знаю. Высокая, метр семьдесят пять как минимум, – стал обрисовывать я портрет путаны. – Тоненькая, как карандаш. Волосы прямые, черные, до плеч. На ушах серьги в виде тонких золотых колец. Была в красной юбке и маечке-боди. У нее белая сумочка с золотым замочком…

Я шпарил как по писаному. Сутенерша слушала меня очень внимательно, от старания даже наморщила лоб. Ей очень хотелось помочь мне разыскать эту девушку, и все же она отрицательно покачала головой.

– Что-то я не припомню тонкой, как карандаш, девушки в красной юбке, – пробормотала она. – У меня девчата все как на подбор, что спереди, что сзади – весь рельеф в наличии. Сейчас мужчинам нравятся рельефные девушки, а не тонкие. Может, вы ошиблись?

Нет, я не ошибся. Я закрывал глаза и видел ее вытянутое личико как наяву.

– А когда вы с ней познакомились? – отчаянно пыталась спасти положение сутенерша.

– Вчера вечером. У гастронома.

– Ну да, – с удивлением произнесла женщина. – Это наша территория. Но такая девушка у меня не работает… А вы что ж, не хотите других посмотреть? Уверяю, они вам понравятся. Фотомодели! Элита!

Я развел руками.

– Нет, спасибо. Ничего не попишешь – любовь!

Сутенерша презрительно фыркнула и потеряла ко мне интерес. Она вышла, заняла прежнюю позицию на обочине и стала провожать долгим взглядом каждую проезжающую мимо машину.

Опять облом. Облом по всем фронтам! Мне никак не удавалось выяснить личность убийцы, незаметно приблизиться к нему и навязать ему свои правила игры. Слишком рискованно было испытывать его терпение, и мне ничего не оставалось, как смириться и делать то, что он мне приказывал. Текстовые сообщения, которые он прислал мне утром, остались в памяти мобильника, и я снова прочитал их. «Ты зря пытаешься спрятаться от меня. Не делай себе хуже!» И второе: «Посмотри почту на Интернете!» Коль краденый телефон Зинчука был уже заблокирован, то, по-видимому, убийца решил присылать мне инструкции по электронной почте.

Я должен посмотреть почту. Отсюда мне было ближе до дома, чем до офиса, и я повернул домой. Чувство тревоги и надвигающейся беды словно липкой паутиной связывало мою волю. Надо держать себя в руках! Надо убедить себя, что с Ириной ничего страшного не произошло. Если не вымести из души гнетущее чувство, в голове не будет места для холодных и ясных мыслей. Убийце нет резона убивать Ирину, ибо он понимает, что только она – аркан для меня. Как еще можно заставить меня плясать под чужую дудку?

Успокаивая себя такими мыслями, я поднимался вверх по улице Кирова и уже на пересечении с улицей Маршака почувствовал, что тревога, как болезнь, отпускает, и словно отходит наркоз, и я начинаю чувствовать свое тело. Я с оптимизмом отметил, что испытываю голод, что слегка ноет локоть, ушибленный во время спасательных работ на леднике, и несколько раз машинально оглянулся на красивых женщин. Молчи, воображение, молчи! Не живописуй страсти, которых нет! Ведь я до сих пор не знаю, что хочет от меня убийца. А что можно от меня хотеть? Что я могу сделать, чего не сделает никто другой? Разгадать криминальную загадку? Пожалуйста. Только зачем клиенту надо было производить столько опасных маневров, зачем надо было проливать кровь Вергелиса? Да приди он ко мне с тремя сотнями баксов, которые потратил на Вергелиса и девчонку в красной юбке, и я немедленно взялся бы за расследование. Значит, этот неуловимый клиент хочет толкнуть меня на нечто запретное, преступное или омерзительное.