Стреляющие горы - Геннадий Ананьев Страница 17

1

Старший лейтенант Меркульев все еще не приходил в сознание. Целые сутки Ольга не выходила из госпитальной палаты. Сидя у изголовья, она следила за капельницей, и когда та в очередной раз опустела, нажала на кнопку срочного вызова. Вошла медсестра, ловко сняла катетер и, прежде чем уйти, предложила:

— Пойдемте к нам в сестринскую. Там хоть пару часиков поспите на кушетке.

— Нет-нет, я не могу. Вот как придет в себя, тогда отдохну.

— Что же мы, не присмотрим за вашим мужем?

— Не обижайтесь на меня. Но поймите же.

Медсестра, пожав плечами, вышла с капельницей. Ольга склонилась над Провом, положила ладонь на его лоб.

Зашел лечащий врач.

— На вас, Ольга батьковна, жалоба: сутки без сна — никуда не годится!

— Очнется — отосплюсь.

— Мы принесем сюда кушетку.

— Лучше кресло. На нем удобней. И подремать можно чуточку.

— Хорошо. Да, кстати, сержант Османов пришел в сознание. Не хотите поздравить его с первым шагом к исцелению?

— Очень хочу. Как только Провушка мой очнется.

— Надеюсь, это произойдет скоро. Вот сейчас сделаем перевязку, еще одну капельницу с плазмой поставим…

В этот момент Меркульев зашевелился, вздохнул и открыл глаза. Оля ойкнула, из ее глаз брызнули копившиеся в последние дни слезы. Прильнув губами к щеке мужа, прошептала:

— Счастье мое!

— Оленька! — выдохнул Пров и попытался подняться, но врач придержал его, строго предупредив:

— Больной, вам нельзя даже шевелиться. Только лежать смирно. Швы разойдутся, и наши усилия пойдут насмарку. За непослушание, неотвратимое наказание: укол в ягодицу. Самой толстой иглой.

Но по всему было видно: доволен доктор. А как же иначе? Его стараниями человек к жизни вернулся!

Хирургическая сестра закатила в палату столик с перевязочными материалами.

— Ну, милая, — обратился врач к Ольге, — теперь вам самое время сержанта навестить. Ему тоже будет приятно знакомое лицо увидеть.

— Но я хотела посмотреть…

— Насмотритесь еще. Когда раны заживут. А теперь — вперед!

Оля, нежно поцеловав Прова, вышла. Палата Османова была почти рядом, через две двери. У него была основательно забинтована голова. Лицо бледное, ни кровинки. Увидев Ольгу, попытался улыбнуться.

— Здравствуй, Равиль. Позади, значит, самое страшное.

— Да, слава Аллаху!

— В рубашках вы с Провом Дмитриевичем родились.

— Мы с ним кровью побратались. Стали как братья.

— И ты для меня родней родного теперь.

— Спасибо. Как я понял, наш Батя тоже пришел в себя?

— Только что. Перед самой перевязкой, какую ему сейчас делают.

— Слава Аллаху. Вы идите к нему. Идите.

Ольга поцеловала Равиля в щеку, свободную от бинтов:

— Набирайся сил, Равиль. Я тут, рядом.

Она не сразу пошла в палату мужа. Подошла к окну и долго смотрела на сквер за окном. Даже не видела, как врач и хирургическая сестра покинули палату, а туда пронесли кресло. Очнулась от слов врача:

— Что же вы, милая, не торопитесь к мужу? Перевязка давно закончена, и он, думаю, ждет вас с нетерпением.

Она тут же поспешила в палату, присела у изголовья Прова, поцеловала его.

— Больно?

— Терпимо. Но самое главное, врач пообещал ничего не отрезать.

— Ты еще можешь шутить?

— А что мне остается? Если даже шевелиться нельзя.

— Лежи и слушай. На семейном совете принято решение: надо тебе снимать погоны — навоевался.

— Без меня меня женили! Нет, Оленька, не отвоевался я. Вылечусь, и поедем с тобой на заставу. На нашу заставу.

— Ты знаешь, как я тебя люблю. Но я ведь еще люблю и нашего будущего ребенка. А как я могу его родить, если в нашей норе нет даже места для детской кроватки.

— С Нургали Джабиевичем поменяемся комнатами. У него она немного больше. Капитан мне уже предлагал. У них самих не будет детей.

— И мы до того же дослужимся.

Помолчали. Наконец Ольга сказала то, что считала главным:

— Отцы наши так решили: покупают нам квартиру. Трехкомнатную. Мой отец приобщит тебя к своему бизнесу, а он у него процветает.

— А как твоя мама? Как моя?

— Твоя мама считает, что решающее слово за тобой. А моя верна своей философии: куда иголка, туда и нитка.

— А помнишь, какие слова ты говорила мне перед свадьбой?

— Помню.

Старшина курсантского дивизиона Меркульев подписывал увольнительные записки. Осталось только на себя заполнить. Подумав, написал как всем — до двадцати трех ноль-ноль. Вышел из каптерки и скомандовал:

— Увольняемые в город, приготовиться к построению!

Сам же направился в канцелярию, к командиру. Подал свою увольнительную на подпись.

— Дай-ка, я все просмотрю, — командир дивизиона бегло перелистал листочки. — Согласен. А вот с тобой — не совсем. Есть чистый бланк?

— Так точно.

— Давай. Отпустим тебя до вечерней воскресной поверки. Оставь за себя кого-нибудь из сержантов, на кого можешь положиться.

— Спасибо, — козырнув, Меркульев вышел в казарму. — Увольняемые, строиться!

Придирчиво осмотрев каждого, повел курсантов к дежурному по училищу. Тот тоже изъянов не нашел. Курсанты заспешили к проходной, а Меркульев вернулся в дивизион, чтобы дать необходимые указания заместителю командира взвода, которого он обычно оставлял за себя на время увольнений.

Миновав КПП, сразу же увидел Ольгу. Она уже начала беспокоиться: все, кого отпустили в город, давно уже прошли, а Прова всё не было. Не случилось ли что?

— Служба, Оля, — успокоил Меркульев девушку. — У старшины забот хватает.

— Хочешь сказать, чтобы привыкала?

— И это тоже. Зато увольнительная — до завтрашнего вечера!

— Ну, и какие будут предложения?

— На ресторан не хватит — в кармане не густо.

— У меня есть немного.

— Может, тогда — в театр?

— День сегодня такой чудесный! Давай, махнем в Абрамцево. Побродим там, затем опушкой Лосиного — домой.

— Здорово! К утру доберемся. Ты только дай знать своим, пусть они и моим позвонят.

Ольга подошла к телефону-автомату, набрала номер: