Банда потерпевших - Виталий Ерёмин Страница 16

Эта версия тут же отпала. Ярославу стало плохо. Лицо стало красным, появилась одышка. Пришлось снова вызвать «скорую». Врач сделала укол.

Ярослав лежал на высокой подушке, весь из себя одинокий и нечастный. Нет, так невозможно играть. Клава действительно обчистила его. Родная дочь опрокинула папочку! Туши свет! Впрочем, это пока только предположения.

Ваня

На площади Курского вокзала подходим к женщинам, стоящим с табличками в руках «Сдаю комнату».

– Нам нужна квартира, – говорит Клава.

– С таджиками уживетесь? – спрашивает одна из женщин. – Нет? Тогда вам к Марусе.

Марусей оказалась старушка, божий одуванчик. Ее квартира была совсем рядом. Красивый дом на Земляном валу, старая мебель, старые бордовые обои.

– Вы надолго? – спросила Маруся.

Клава посмотрела на меня вопросительно. Я пожал плечами.

– За неделю заплатим, а там видно будет, – сказала Клава.

Маруся достала из комода два комплекта постельного белья:

– Документики не покажете?

– Обокрали нас, – нашлась Клава. – Хорошо, хоть деньги сохранились.

– С вас тысяча в сутки.

Клава отсчитала семь тысяч.

– Позвоните, если надумаете дольше жить, – Маруся оставила номер телефона и исчезла в дверях.

Мне она показалась очень подозрительной старушенцией. Наверняка милиция держит ее на связи. Я взял у Клавы еще семь тысяч и догнал ее.

– Это вам за молчание, угу? Потом еще заплатим.

Мы осмотрели квартиру. В одной из двух комнат пианино. Клава взяла несколько аккордов. Видно, что училась в музыкалке. Ей неловко, что мы вдвоем. Мне тоже. Никогда еще не приходилось быть в такой ситуации. А впереди ночь…

После поездки я не мог есть, а сейчас захотел. Собрался в магазин. Клава смотрела на меня с тревогой. Боялась, что не вернусь. Куда я теперь денусь? Вынула из «дипломата» пачку тысячерублевок, положила на стол. Я не мог взять этих денег: у меня были свои. Я пошел к выходу. Клава следила за каждым моим движением. Успокойся, девочка. Дело сделано. Гультяев мне не простит. И Ярослав не простит. Спокойно жить в одном доме с такими врагами невозможно. Теперь мы с тобой подельники. А подельникам надо держаться друг друга.

Я почему-то совсем не жалею о том, что произошло. Наоборот, это меня бодрит. Если бы не этот случай, я бы пропал. В погоне за деньгами я бы катился дальше. А теперь… Я не могу предсказать, что меня ждет, но чувствую, что хуже не будет.

В подземном переходе подхожу к парню с картонкой «Дипломы». Спрашиваю насчет паспортов и прав.

– В принципе решаемо, – говорит парень. Тебе с проводкой по базе данных МВД или без? С проводкой дороже и дольше.

– Кроме фотографий еще что-нибудь нужно?

– В принципе ничего. Все данные заносятся со слов.

Договариваемся о встрече. Покупаю два мобильника и несколько сим-карт. Захожу в супермаркет. Набираю два пакета продуктов. Подойдя к дому, поднимаю голову. Клава машет мне рукой.

Я ем, а Клава звонит Гультяеву. Лицо у нее злое, губы дрожат.

– Кирилл, давай договариваться. Отпусти Элю, я тебе хорошо заплачу. Дай ей поговорить со мной. Я хочу ее услышать, – бросает мобильник. – Сволочь, ублюдок!

Спрашиваю:

– Отказался разговаривать?

– Нет, сказал, чтобы перезвонили через полчаса. Неужели он с Элей что-то сделал?

Будут засекать, откуда идет звонок. Похоже, Пряхин уже ищет нас.

Клава звонит в Свидлов.

– Мамочка, это я. Я сбежала, мне один парень помог. Тебя не трогают? Из прокуратуры звонили? А ты что сказала? Меня увезли в Москву. Я в Москве, мама. Но я сбежала. Если в прокуратуре хотят, чтобы я вернулась, пусть мне помогут. Сейчас позвоню Надежде Егоровне. Пока, мамулечка. Не переживай за меня.

Перед очередным звонком Клава собирается с мыслями. Говорит в трубку:

– Надежда Егоровна, это Клава. Звоню вам из Москвы. Те, кто выкрал том, продали меня и Элю в сексуальное рабство. Мы сейчас в Москве. Но я сбежала. Не знаю, что делать. То ли самой выручать Элю, то ли ждать помощи. Что посоветуете? Нет, я не могу сказать, где я. Почему не верю? Вам я верю. Просто не знаю адреса. Я могу только дать адрес, где сейчас держат Элю. (Диктует с моих слов адрес).

Клава отключает мобильник, говорит задумчиво:

– Если сегодня-завтра ОМОН не освободит Элю, значит, нельзя верить и вам, Надежда Егоровна.

Я сказал, что больше звонить с этой сим-картой нельзя. Сказал про Пряхина.

Клава нервно рассмеялась:

– Значит, нас в этой квартире засекут.

Я сказал, что заплатил Марусе за молчание, и пообещал заплатить еще.

Клава покачала головой:

– Никому уже не верю.

Я сказал, что надо, не теряя времени, пойти сфотографироваться на паспорта. Клава согласилась, что без документов особенно не побегаешь. Но можно и с паспортами залететь. Если не проводить их по базе данных МВД, нас задержат после первого запроса. А если паспорта пройдут по базе данных, нас обнаружат по фотографиям.

– Что же делать?

– Надо купить косметику.

– Зачем?

– Увидишь.

Договорились, что во время разговора с Гультяевым Клава будет держать мобильник так, чтобы я мог слышать его голос.

– Знаешь, как называется то, что ты сделала? – начал Киря. – Это кидок. Знаешь, что за это бывает?

От неожиданности Клава стала заикаться.

– Это я тебя кинула? А ты что со мной сделал?

– А что ты сделала с Ярославом? – тут же нашелся Киря.

Клава выпалила на одном дыхании:

– Я украла себя у тебя, после того, как ты выкрал меня из моей жизни. Хочешь, чтобы я за это ответила? Ты что, совсем придурок? Что касается Ярослава, то я к нему в гости не напрашивалась. Он знал, что вы меня похитили? Знал! По закону он должен был тут же заявить в милицию. Вместе этого решил попользоваться. За такие дела надо отвечать. Вот он и отвечает. Но я взяла деньги не только для того, чтобы наказать его. У тебя осталась моя подруга. Я по-хорошему предлагаю тебе за нее выкуп. Если откажешься, я куплю пистолет и пристрелю тебя, понял?

Молчание затягивалось.

– Сколько дашь? – спросил, наконец, Гультяев.

Клава посмотрел на меня вопросительно. Я пожал плечами. Я не знал, сколько может стоит свобода для Эли.

– А сколько ты заплатил за нас Кишке? – спросила Клава. – Ну, не даром же ты нас забрал!

– Это коммерческая тайна, – сказал со смешком Киря.

– Черт с тобой, я дам тебе сто тысяч.