Могила тамплиера - Андрей Воронин Страница 15

Собственно, ничего иного Ирина и не ждала. Оставалось только удивляться, как Сиверов с его кипучей, деятельной натурой сумел продержаться целых двадцать дней, вставая с кровати лишь затем, чтобы, дойдя до пляжа, улечься в шезлонг. Отпуск близился к концу, и неожиданно возникший в поле зрения мобильник служил предвестником возвращения в Москву, как первый появившийся на березе под окном в разгар июльского зноя желтый листок предвещает недалекую осень. От этого сделалось немного грустно, и она подумала, что покупка нового купальника, пожалуй, была глупой затеей: на те несчастные несколько дней, что остались от отпуска, вполне сгодился бы и старый. Однако решение было принято, и менять его Быстрицкая не собиралась хотя бы потому, что тогда Глебу, а заодно и ей самой, пришлось бы ломать голову, придумывая, чем бы ее развлечь. Она вдруг почувствовала, что курортные развлечения уже стоят поперек глотки; потянуло домой, в Москву, хотя при этом Ирина осознавала, что, едва успев распаковать чемоданы, начнет скучать по ласковому морю и горячему песку пляжа.

Позади нее, в гостиной, послышался шорох газеты, а вслед за тем истошно завопил голосом ведущего какой-то телеигры включившийся телевизор. Ирина тихонько вздохнула: да, пора домой. Ведь так оно и бывает: сначала надоест отдых, потом человек, с которым отдыхаешь, а там и до беды недалеко...

– Я пошла! – крикнула она в открытую дверь гостиной, преодолев искушение уйти молча, не прощаясь.

– Счастливо, – приглушив звук телевизора, откликнулся Глеб. – Надолго не пропадай, ладно?

– Это уж как получится, – многообещающе произнесла она и вышла из номера, слыша, как телевизор у нее за спиной опять включился на полную громкость. Ее муж, как всякий нормальный человек, обладал целым букетом недостатков, но кем он никогда не был, так это ревнивцем.

Неожиданно такое отсутствие ревности показалось Быстрицкой обидным. Что же, выходит, ему безразлично, как жена проводит свободное время? Так, может быть, и она сама ему безразлична?

Поймав себя на этих мыслях, Ирина рассердилась. Это уже был сущий вздор, как на гнилом фундаменте, базирующийся на так называемой народной мудрости, которая гласит: "Ревнует – значит, любит". Вздор, вздор! Любить – это значит доверять, а муки ревности сродни мукам скряги, который бесится при одной мысли, что его могут обокрасть. Следовательно, ревность есть пережиток времен, когда к женщине относились как к движимому имуществу или, скорее, домашнему животному наподобие кошки, борзой собаки или породистой скаковой лошади. Тогда женская ревность является плодом эмансипации, которая узаконила право женщин относиться к своим мужьям и любовникам как к домашней скотине, которая особенно хороша тем, что ее можно доить...

Входя в сверкающий зеркалами и нержавеющей сталью скоростной лифт, Ирина хихикнула. Ну разве можно относиться к подобным мыслям всерьез? Не женское это дело – философия, и недаром среди известных, прославленных философов нет ни одной женщины. Наворачивать вокруг каждой мелочи целые горы глубокомысленных рассуждений, подкрепляя и обосновывая каждую, даже самую завалящую мыслишку, так называемой логикой, – типично мужское занятие. Женщины не рассуждают, а чувствуют, предугадывая надвигающуюся бурю задолго до того, как мужчины с помощью своей неповоротливой логики сделают вывод об изменении погоды на основе наблюдений за перемещением грозовых туч на небосводе, который совсем недавно казался безоблачным. Вздор, ах вздор! Это очень хорошее словечко – "вздор". Бесшабашное, задорное. Любая неприятность, если ее обозвать этим легкомысленным словечком, может показаться пустяковой, не заслуживающей внимания. А все почему? Потому, наверное, что подавляющее большинство наших неприятностей при ближайшем рассмотрении оказываются не чем иным, как самым обыкновенным вздором, и иного наименования попросту не заслуживают. Неприятность настоящую – такую, как, например, смерть близкого человека, – вздором уже не назовешь, язык не повернется. А несчастная любовь, потеря работы, недостаток денег или полное отсутствие проявлений ревности в поведении любимого мужа – неприятности, из-за которых люди частенько сводят счеты с жизнью, – самый настоящий вздор...

В результате Ирина все-таки прошлась по магазинам, получив от этого неожиданное удовольствие, и купила-таки купальник – купила именно потому, что ее желание сделать эту покупку шло вразрез с логикой, которая подсказывала, что за несколько дней до возвращения в Москву новый купальник нужен ей, как корове ласты. Купальник был шикарный, и, возвращаясь в гостиницу, Быстрицкая предвкушала, как продемонстрирует свое приобретение мужу. Она не сомневалась, что Глеб оценит купальник по достоинству, хотя подозревала, что его восторги будут не вполне искренними: мужчины с их хваленой логикой просто неспособны понять, как пара лоскутков материи, скрепленных между собой почти незаметным шнурком, может соответствовать эпитету "шикарно". Для большинства мужчин предмет дамского туалета, висящий на вешалке или лежащий на полке, остается всего-навсего тряпкой, не заслуживающей внимания до тех пор, пока она не будет надета женщиной. Да и после этого, особенно если результат им понравится, они в конечном итоге будут думать только об одном: как бы поскорее эту тряпку с женщины снять.

Посмеиваясь над своими мыслями, Ирина вошла в номер и замерла, прислушиваясь. Поначалу ей показалось, что Глеб в номере не один: из гостиной доносились два голоса, мужской и женский. Мужской, несомненно, принадлежал Сиверову, а вот женский, судя по скорости, с которой он говорил, и характерной напористой, безапелляционной интонации, принадлежал телевизионному репортеру. Вместе с тем реплики, изредка подаваемые Глебом, вполне соответствовали тому, что говорил женский голос, и Ирина испытала странное чувство. Предположений у нее было только два, и оба казались одинаково абсурдными: либо в их номере находилась посторонняя женщина с очень странной манерой речи, либо Глеб дошел до того, что начал беседовать с телевизором.

– Недавно появившееся в электронных средствах массовой информации, а также на страницах некоторых газет сообщение о сенсационной находке, сделанной столичными археологами на территории Псковского кремля, подтвердилось, – авторитетно, словно возвещая истину в последней инстанции, тараторил женский голос. – Неподалеку от ранее найденного фундамента древней церкви, датированного тринадцатым веком нашей эры, обнаружено захоронение, которое специалисты относят к первой четверти четырнадцатого века. Из захоронения извлечены останки рыцаря-крестоносца, принадлежавшего, по утверждению археологов, к ордену тамплиеров и при жизни занимавшего высокий пост...

– Черт знает что, – сказал голос Глеба. – Вам, конечно, виднее, но, по-моему, это стопроцентная утка.

– Каким бы неправдоподобным ни казалось данное утверждение, – спокойно парировал женский голос, – руководитель экспедиции доктор исторических наук Юрий Владимирович Осмоловский уверен, что обнаруженные им и его коллегами предметы материальной культуры позволяют утверждать, что найденное захоронение принадлежало именно магистру духовно-рыцарского ордена тамплиеров, или храмовников.

– С ума можно сойти, – вторя мыслям Ирины, относившимся, правда, к вещам далеким от археологии, произнес Глеб.