Бетонный фламинго - Чарльз Вильямс Страница 15

— Я отлично тебя понимаю, — перебил я ее. — Все это — чертыи признаки характера. Дело в другом. Предположим, я надену очки в роговойоправе, отращу усы и стану вставлять сигареты в длинный мундштук. Могу такжеглотать таблетки на каждом шагу. Но что мне это даст? Я все равно не станупохож на него, и мне не удастся обмануть никого, кто знал его спятнадцатилетнего возраста.

— Да и не придется никого обманывать! Те, с кем тебепредстоит сталкиваться, его вообще никогда не видели. И никогда не увидят.

— Но ты забыла о другом. Как только он исчезнет, онинаверняка увидят его фотографию.

— Нет, — ответила она. — Об этом специально позаботятся.

— Каким образом? — спросил я.

— Фотографии могут иметь значение при поиске пропавшегочеловека только в том случае, если они очень хороши и были сделаны в последниегоды. Таких фотографий у него немного, и большая часть их находится у меня.Кроме того, я знаю, где находятся остальные. Правда, месяца два назад он сновасфотографировался для этой сахариновой сучки, но это не в счет. Фотографиялишена живых черт, помпезная и показушная.

— Ну хорошо, — согласился я. — Рассказывай обо всемостальном.

Она говорила минут двадцать, и, когда яахонец замолчала, япочувствовал радость от того, что не являюсь предметом ее ненависти. У Чэпменане оставалось буквально ни одного шанса.

План ее был блестящим и смертоносным, и я не смог усмотретьв нем ни одного изъяна.

На следующее утро я проснулся рано — еще до семи, но онабыла уже на ногах. Мэриан стояла в дверях в голубой пижаме и попивалаапельсиновый сок из стакана.

— Кофе будет готов через пять минут, — сообщила она.

Я закурил и приподнялся на локте, чтобы лучше ее видеть.Будь я скульптором, то вылепил бы эту голову. А если бы это не удалось, сошелбы с ума и наложил бы на себя руки.

Она холодно взглянула на часы, когда я высказал ей этумысль.

— Нет никакой пользы в том, чтобы лепить мою голову. Важнееусвоить, что находится в этой голове… Начнем мы ровно через десять минут.

Когда будешь бриться, не забудь про усы.

Она говорила уверенным и решительным тоном, и еще до того,как успел угаснуть свет этого дня, я понял, что не знаю и половины того, чтомне предстоит. У нее был талант по части организации материала и характеррабовладельца.

Когда я вышел из душевой и облачился в легкие брюки и майку,она уже приготовила на одном конце кофейного столика чашку кофе и апельсиновыйсок и сидела на пуфе за другим концом столика со своей чашкой и стаканом сока.Между нами стоял микрофон. Микрофон был укреплен на маленькой подставкенапротив меня, и рядом с ним лежали две тетрадки и несколько магнитофонныхлент.

— Я буду считывать со стенограммы, — сказала она, — так чтомагнитофон ни на минуту не будет работать вхолостую. А когда потребуется пауза,мы остановим ленту. Но прежде чем начать, лучше сперва остановиться нанекоторых моментах и проанализировать их.

— Это верно, — согласился я. — С каким количеством людей мнепридется говорить и как часто?

— С двумя, — ответила она. — С Крисом Лундгреном,представителем маклерской фирмы в Новом Орлеане, — почти каждый день. И с ней —каждый день. Кстати, ее имя Корел Блейн.

Я отпил немного кофе, обдумывая то, что она сказала.

— Вот это да! — наконец не выдержал я. — Ты только подумай:ведь я должен знать о Чэпмене все то, что и эти люди, и ему в свою очередьизвестна масса сведений о них, и я тоже должен это знать. Не говоря уже отысяче мелочей, связанных с его делами и с дюжинами других людей. Мне кажется,черт возьми, что это просто невозможно!

Она перебила меня:

— Конечно, невозможно! Ни один человек не смог бы столькоусвоить за восемь дней. Но тебе это и не нужно!

— Не нужно?

— Конечно нет! — Характерный жест тонкой руки. — Тебе же неэкзамен держать по всему этому материалу. Нужно только провести два-трикоротких разговора в день. Самое главное — не допустить опасных ляпсусов.Попробуй проанализировать, что для этого нужно. Находчивость исообразительность! А они у тебя есть. Некоторая способность импровизировать,умение уловить наиболее очевидные факты и некоторое количество таких, о которыхмог знать только Хэррис Чэпмен. Вот и все! И ты создашь полную иллюзию. А самоеглавное: не забывай, что разговор-то ведешь ты! Ведь ты босс! Еслипочувствуешь, что плаваешь, перемени тему. Ты хозяин положения, вас соединяеттолько телефонный кабель.

Надоест — брось трубку! И позвони еще раз попозже,предварительно просмотрев нужную информацию. Ведь у тебя будет суфлер.

— То есть магнитофон?

Она кивнула:

— Кассеты мы пронумеруем таким образом', что тебе всегдабудет известно, где что найти.

— Отлично! — сказал я.

Она ободряюще улыбнулась:

— И не забудь: ты должен осторожничать только первую неделю.Потом это уже будет не важно.

Я взглянул на нее. Пока мы обсуждали технические стороныподготовки, у меня из головы вылетела другая — страшная — цель! У этой молодойженщины был недюжинный ум. Но все, что она хочет от жизни, — это убитьчеловека! Какая бессмысленная обреченность одаренной личности!

Мне стало жутко, но я постарался сразу же отброситьсомнения, пожав плечами. В конце концов, она вольна поступать со своей жизнью,как ей угодно, не так ли?

— Ну хорошо, — сказал я. — Начнем с кассеты номер один!

* * *

— Хэррис Чэпмен родился в Томастоне четырнадцатого апреля1918 года. Имя его отца — Джон У. Чэпмен. Он был главой агентства Форда и однимиз самых крупных владельцев акций в Томастонском государственном банке. МатьХэрриса, урожденная Мэри Бэрк, была единственной дочерью поверенного в делах вТомастоне.

Джон У. Чэпмен продал свое дело, вышел в отставку в 1940году и переехал в Калифорнию. И он, и его жена до сих пор живы и проживают вЛа-Джолла.

У них двое сыновей. Кейт на два года старше Хэрриса. В то лето,когда ему исполнилось девятнадцать, он окончил первый курс университета и заделмашиной двенадцатилетнюю девочку. Травма была серьезной. Кейт вскоре послеэтого заболел: перестал спать, а если и спал, то никто не мог сказать когда.Стал терять в весе и совершенно ушел в себя. Разумеется, это были первыепризнаки шизофрении, и, возможно, несчастный случай с девочкой не имел к этомуотношения. Но как бы то ни было, он впал в безнадежное отчаяние и болееполовины следующих двадцати двух лет провел в заведении для душевнобольных.