Турецкий транзит - Владимир Гриньков Страница 15

Она отстранила его решительным жестом и пошла вниз. Потом все-таки остановилась и сказала:

– Меня зовут Полина!

Пошла дальше, но снова остановилась:

– И не вздумай меня преследовать! Я сама во всем разберусь!

Он на время от нее отстал, а когда нагнал вновь, сунул в руки клочок бумаги:

– Возьми, это мой телефон! Буду нужен – позвони!

Она швырнула клочок на землю. Ее спутник невозмутимо поднял листок и снова нагнал ее.

– Ты можешь не звонить, если не хочешь. Но не выбрасывай его. Мало ли что.

– Я запомню! – пообещала она неискренне.

– Это вряд ли. Ведь ты не помнишь даже, как меня зовут. Правда?

– Да, – ответила она.

– Я Серега из Самары. Ты знала. А теперь не помнишь. Видишь, в жизни как бывает. Так что возьми на всякий случай.

* * *

Рано утром она уехала в Денизли, а оттуда – в Стамбул. К середине дня погода испортилась. Небо заволокло тучами, и пошел сильный дождь. Пейзаж за окном автобуса из солнечно-летнего превратился в неприглядно-серый. Люди, которых можно было разглядеть на улицах городков, через которые пролегала дорога на Стамбул, были одеты в куртки и плащи, и она видела, как они ежатся под порывами холодного мокрого ветра. Только сейчас она вспомнила о том, что уже октябрь. В своем легкомысленном платьице она смотрелась довольно нелепо.

Во второй половине дня автобус подъехал к берегу, где уже скопились десятки автомобилей и автобусов. Вода, которая занимала пространство до самого горизонта, была свинцово-серого цвета.

Она спросила, где они находятся. Ей ответили, что это Мраморное море.

Потом автобус вкатился на паром, и они поплыли через море.

Дождь прекратился, но ощутимо похолодало. Она не выходила из автобуса и пребывала в тягостном раздумье, не зная, как ей быть в Стамбуле.

На противоположном берегу автобус выкатился с парома и помчался по шоссе с резвостью лошади, почуявшей близость родного стойла. Очень скоро впереди в сгустившихся сумерках разлилось бескрайнее море огней. Шоссе в конце концов нырнуло в это море. Огни были повсюду, даже свечи минаретов были облеплены ими. Дома, машины, люди – и все это нисколько не похоже на южную Турцию, где она была еще накануне. Строже, суше, чопорнее.

На автовокзале, который по-турецки назывался отогар, она вышла из автобуса вместе с пассажирами. Те быстро разошлись-разъехались, и уже через несколько минут она осталась одна на обширной заасфальтированной площади, практически безлюдной, темной, под вечерним небом, с которого срывался мелкий дождик. Дул сильный ветер. Было холодно. Она подумала, что запросто может заболеть.

Она взяла такси, сказав водителю «Лялели». Слово-пароль, которое должно было помочь ей проникнуть в незнакомый и чужой Стамбул. Лялели – это единственное, что она о Стамбуле знала.

Этот город, который она сейчас видела из окна машины, казался ей более чужеродным, чем все другие города, увиденные ею в предыдущие дни. Здесь не было легкомысленного разноцветья обжитого туристами побережья, а преобладал серо-черный цвет чопорных одежд. Здесь мечети были огромны и подавляли своими размерами. Здесь люди были неулыбчивы, и лица их в вечерних сумерках казались черными.

Как черное лицо того призрака в Кайе.

Она вспомнила Кайю.

Ей стало страшно.

Только Кайя страшнее этого города, который она видит из окна машины.

* * *

– Лялели! – сказал таксист и посмотрел вопросительно на свою пассажирку.

Машина медленно катилась по узкой улице. Здесь витрины магазинов, сплошь занимающих первые этажи домов, были ярко освещены. Здесь вывески светились, помаргивали и приглашали. И многие из них были на русском языке. Здесь много русских лиц и слышна русская речь, и девушка подумала, что не ошиблась, приехав именно сюда. Здесь можно побыть среди своих и перевести дух.

Таксист по-прежнему поглядывал вопросительно. А куда ей, собственно? Она сама не знала.

– Отель? – произнесла неуверенно.

– Какой? – уточнил таксист на скверном английском.

– Любой, – пожала она плечами.

Но потом достала из сумки фотоальбом, отыскала ту фотографию, где она в компании с оставленным ею в Памуккале парнем была сфотографирована на фоне магазина, и показала фото таксисту.

– Мне сюда, – сказала она. – Можно позвонить по этому телефону, – ткнула пальцем в снимок. – Узнать, где они находятся.

Таксист позвонил, переговорил коротко по-турецки, и через минуту они подъехали к тому самому магазину.

Она расплатилась и вышла из машины. У нее сжалось сердце. Ей был знаком этот магазин. Она видела его прежде. На фотографии. Или это она уговаривает себя, что на фотографии? В который уже раз все смешалось в ее голове.

Сквозь витринное стекло ее увидел турок. Невысокий, нестарый, усатый, располневший. Он не улыбнулся ей и не кивнул, он просто стоял и смотрел, но по его взгляду она догадалась о том, что он ее узнал. Так смотрят на людей, которые отсутствовали долго и вот вернулись наконец.

Тогда она решилась и вошла в магазин на ватных, непослушных ногах.

– Таня, привет! – сказал ей без улыбки турок.

Она растерянно кивнула в ответ, а сама вглядывалась в лицо собеседника, будто надеялась обнаружить, что он шутит. Но он не шутил. Нервно махнул рукой, приглашая следовать за собой, и направился в подсобное помещение, бросив напоследок на улицу встревоженный взгляд. Она поняла, что он уводит ее подальше от этой улицы, от витрины и от чужих глаз, которые могли некстати увидеть то, что происходит в магазине.

В подсобке турок сказал голосом то ли тревожным, то ли сердитым:

– Таня! Ты не можешь здесь! Они приходиль! Тебя искаль!

– Кто? – спросила она, хотя догадывалась.

Турок посмотрел на нее так, как смотрят на людей, валяющих ваньку в тот момент, когда на самом деле все серьезно и всем не до шуток.

– Я сказаль им – ты уехаль! Все!

Теперь он стоял и смотрел на нее. По его взгляду можно было понять, что он свой долг исполнил до конца. Не выдал. Прикрыл. С него взятки гладки. И не надо требовать от него невозможного.

Она все поняла.

– Спасибо, – пробормотала растерянно.

Повернулась, чтобы уйти.

– Таня, подожди! – сказал ей турок в спину. – Я не хотель обидель для тебя! Я помочь! Ты будешь доволен!

* * *

Турка звали Кемаль. Это имя ей ничего не говорило. И никогда прежде в своей жизни она его не видела. Так ей казалось, по крайней мере. А он общался с нею так, будто был знаком давно. Она уже привыкла к тому, что ее узнают люди, которых сама она не помнит.