Ультиматум губернатору Санкт-Петербурга - Андрей Константинов Страница 14

— Выходи! Быстро!

— Вы… Я депутат Государственной Думы.

— А-а… тоже неслабо, — усмехнулся Климов. Пистолет он сунул в карман. — Документики покажите, господин депутат.

— А вы кто такой? Вы хоть понима…

— Понимаю. Документы!

Депутат оказался настоящим. Климов даже вспомнил, что как-то видел его по телевизору. Он повертел в руках корочки, спросил:

— Что же вы делали в такой изысканной компании?

Слуга народа уже оправился от испуга. Понял, что, видимо, не бандиты, а действительно милиция. И трогать его не будут.

— Это моя охрана… А вы? Представьтесь теперь вы. У вас будут неприятности, я обращусь в прессу. Вы — откуда?

— От верблюда.

Климов вернул документы, равнодушно посмотрел на депутата и пошел прочь от машины. Сашка Реутов под дождем выворачивал карманы отморозков. Авдеев разговаривал с водителем КрАЗа. Он стоял на высокой подножке и мирно попыхивал сигаретой. Второй сидел на земле и тихо стонал. Он держал правую сломанную руку левой и с ненавистью смотрел на Климова.

— Ты, видно, ментяра, крутой… погоди, еще встретимся.

— Так уже встретились. — Климов присел, взял быка за подбородок. — Я майор Федеральной службы безопасности. Фамилия — Климов. Запомнил? А встретиться нам еще придется. Обещаю.

Майор встал, повернулся к Реутову:

— Заканчивай, Саша… машины с моста убрать. Отморозков тоже. Обеспечить проезд лесовоза. И — поехали… время.

— Позвольте! — раздался голос из джипа. — А кто же меня будет… э-э… эвакуировать?

— Я полагаю, — задумчиво сказал майор, — это задача господина спикера Госдумы. Дождь снова усилился.

* * *

Звонок Птицы одновременно и ошеломил, и успокоил. По крайней мере — снял напряжение. Дуче прошелся по кабинету, достал из бара бутылку водки «Смирнофф», плеснул в бокал. Вот, значит, как! Нет больше Козули. Э-э, земля пухом. Семен выпил, выдохнул… Хрен с ним, с говнюком! Жалеть Козулю не следовало, он всегда был дерьмом. Вот только с кем дело делать? И — взрывчатка! Тридцать килограммов взрывчатки!

Семен вернулся за стол, закурил и приступил к анализу ситуации. Самым главным на настоящий момент было то обстоятельство, что реальной, сиюминутной опасности нет. Птица сказал: в клочья. И Козуля, и машина. Ну, это и неудивительно… тридцать килограммов. Что менты в этой ситуации смогут нащупать? А ничего! Козули нет, взрывчатки нет. Пока они чего накопают… а все должно решиться за два-три дня. Максимум — четыре.

Но с кем работать? Козули нет. Птица, сучара, ввел в блудняк. Да на него и надежи не было с самого начала. Прапор? Этого Дуче даже в глаза не видел. Весь контакт шел через Козулю-жмурика. Ах, козлы! Фуфлогоны, сявки. Семен Ефимович хлопнул ладонью по столешнице.

Где-то по невидимым маршрутам почтового ведомства уже путешествовали два скромных конверта с ультиматумом. С великим Ультиматумом Дуче. Нет, теперь уже — Терминатора! Не сегодня-завтра они лягут на столы больших начальников. Они вызовут шок. Панику, бешеную суету в Смольном и на Литейном. Заверещат, захлебываясь, телефоны в кабинетах больших и маленьких начальников. Совковые лохи всех мастей и калибров начнут проводить совещания. Они всегда проводят совещания. И тогда громыхнет первый, предупредительный взрыв. И вздрогнет пятимиллионный город. Город-заложник. Город-жертва. И появятся два чемодана стодолларовых купюр. Вес нетто — тридцать пять килограммов.

Но не это главное! Главное, что он покажет всем этим тварям, кто же по-настоящему УБОГИЙ.

Сигарета, дотлевшая до фильтра, обожгла пальцы. А, черт! Семен бросил окурок в пепельницу. Грезы прервались. Жизнь грубо повернула его лицом к реальности. Реальность была мерзкой и сводилась к простой истине: вместо ста килограммов тротила в руках были только, десять. Ничто для великого плана Терминатора. Его Ультиматум оказался блефом, пустышкой. Авантюрой, как сказал покойный Очкарик.

Ну нет, двуногие. Нет! Это дело я доведу до конца. Я слишком долго ковылял на березовом протезе к этому дню, чтобы упасть в нескольких шагах от цели. Я доковыляю, добреду, доползу.

За окном кабинета летел в сером питерском небе золотой ангел над Петропавловкой. Терминатор устремил на него надменный взгляд римлянина. Ангел вздрогнул.

* * *

Наталья бродила по квартире, ждала Лешку. Он вообще-то мог приехать с работы в любое время. Но, когда задерживался, обязательно звонил. А после того пожара Птица работал как заведенный, брался за любую халтуру. Даже похудел, долги висели стопудовым грузом. Не испугается ли он, узнав про ребенка? Нет, глупость… чушь. Ребенка он всегда хотел. Девочку. Э-э, нет, гражданин Пернатый, — мальчик. Похожий на тебя. Такой же высокий, мужественный и сильный. Упрямый! О-о, намучаюсь я с тобой, Птенец, сын Птицы.

Наталья счастливо засмеялась. И вспомнила, как увидела Лешку в первый раз. Это было в восемьдесят седьмом году, в мае. Птица дембельнулся. Он пришел к Ленке — высокий, стройный, белозубый морпех-гвардеец с Тихоокеанского флота. Черная форма, значки, аксельбант на широкой груди… казалось, потянуло соленым ветром. Закричали чайки.

Он ходил вокруг Ленки чертом, травил анекдоты, флотские байки. Ленка млела. А на нее, нескладного четырнадцатилетнего подростка, Птица даже не смотрел. А она мечтала! Ах, дуреха, как она мечтала. Как завидовала старшей сестре, как ревновала. И плакала по ночам.

Родные уже поговаривали о свадьбе, уже познакомились родители. Но… что-то у них не заладилось. И Птица исчез. Исчез на три с лишним года. Ленка успела сбегать замуж, развестись, поменять еще несколько мужиков. А через три года Птица вернулся. Но это был уже другой Птица. Она поняла это сразу, как только увидела его глаза. На вопрос — где был? — он отвечал коротко: «Служил». Флотских баек больше не травил.

И все-таки он опять приехал к Ленке. Она его быстро захомутала. Свадьба, цветы, фата… Маршик Мендельсончика. Наталье так хотелось рассказать, как жила Ленка, пока его не было. Нельзя — старшая сестра! Но и счастливой семейной жизни не получилось. И не могло выйти — Ленку не переделаешь. Леха тогда устроился работать охранником к одному новому. Часто мотался с шефом по командировкам. Зарабатывал, приносил в дом хорошие деньги. Ленка ни в чем не знала отказа… и гуляла, пока его не было. Сделала два аборта. Птица ребенка хотел, по этому поводу возникали конфликты. Но сестра все умела повернуть по-своему. Это она всегда умела. Только однажды, когда июльским душным вечером Птица вернулся домой на два дня раньше срока, Ленка не смогла объяснить, как в их постели оказался голый мужик.

Господи, лучше бы он вернулся в срок! Э-э, нет, не обманывай себя. Рано или поздно это должно было случиться.

Тот мужик умер в реанимации. Ленка отделалась синяками. На следствии Птица вел себя глупо — молчал. Кресты, суд, зона. Пять лет. Оттуда он вернулся со шрамом на лице, а что в душе делалось — не видно. Можно только предполагать. О зоне, как и о службе, он никогда не вспоминал. Но иногда — а два года уже прошло! — скрипел зубами по ночам, выкрикивал: «Сзади, Генка! Заточка!» и «Получите, суки». Темное и страшное стояло за этим криком.