Седьмой воин - Алим Тыналин Страница 14

Когда принесли тело мальчика, почти стемнело. А с Абдикеном и вправду трудно было встречаться взглядом. Но старик ничего, сдюжил. Помолчал, сказал только:

– На все воля Аллаха, – а на смуглом виске жилка бьется, быстро-быстро, в свете факела хорошо видно.

И пошел вглубь кибиток, дела местные решать.

А вот старуха горюшко нисколько не сдерживала. Платок белый с головы сорвала, заголосила отчаянно. Другие бабки подхватили плач.

Ерофей стоял неподвижно, в руках шкатулка. Серке тронул его за плечо:

– Ты не виноват, Ереке. Не кручинься так. Когда умрем, то все до одного познаем, что мы не знаем ничего.

– Ничего, переживу, – ответил Ерофей и спросил. – Ты как умудрился всех собрать? Ведь не желали они?

Серке усмехнулся:

– Я умею уговаривать. Главное, предложить человеку то, чего он хочет. Тауман хотел побольше еды, а стрелку побольше голов скота. Они быстро передумали.

– Вовремя ты их привел, – заметил Ерофей и поглядел на рыдающую бабку.

Заки сказал:

– Иди, Ерофей, на пленном отыграйся. Может, полегчает.

И впрямь, куда угодно податься, лишь бы не слышать протяжных воплей старух. Развернулся Ерофей, пошел к кибиткам на другом краю аула.

Здесь криков тоже, впрочем, хватало. Тауман под руководством Кармыса вел дознание взятого в полон головореза. Лишь один уцелел.

Исполин склонился над раненым налетчиком, сжал горло ручищей.

– Ну же, Битбай, – уговаривал Кармыс. – Не заставляй трепетать мое нежное сердце видом своих страданий. Ты же вроде смышленый малый. Скажи, где ваше логово?

Упрямый тать хрипел и царапал землю связанными руками. Говорить не желал, мотал головой. Морщинистое лицо в крови, из бороды вырван клок черных волос.

Кармыс вздохнул.

– Видит небо, я старался изо всех сил. Но ты не понимаешь доброго слова, Битбай. Давай, Тауман, сделай ему больно. А то время теряем, ужин стынет.

Услышав про еду, гигант заторопился. Дал оплеуху, другую.

– Еще больнее, – попросил человек за спиной. Ерофей оглянулся. Рядом стоял Сасыкбай, в руке топор. – Или дай мне, он у меня живо закудахтает.

Исполин отодвинулся. Сказал:

– Я смотрю, без меня обойдетесь. Пойду перекушу немного, – и, переваливаясь, пошел к кибитке Абдикена.

– Эй, мерзейший из тварей, – позвал Сасыкбай, подходя к пленнику. – Слышишь, женщины кричат? Знаешь, почему?

Разбойник покачал головой. А потом закричал.

Потому что старик с возгласом: "Вот почему!" всадил топор ему в плечо. Вытащил, снова замахнулся. Брызнула кровь. Разбойник завопил на весь аул, в ответ залаяли собаки.

Кармыс подскочил к аксакалу, удержал руку. Покачал головой, заметил:

– Я же предупреждал, Битбай.

Сасыкбай, тяжело дыша, проревел:

– Голову сниму, сатанинское отродье! – и замахнулся заново.

Стрелок оттащил его в сторону.

– Я скажу, я все скажу, – закричал Битбай, прекратив вопить. – Наша стоянка у речки Сарысу, где раньше аул Айбас бая стоял.

– Сколько у вас человек?

Раненый пробормотал сквозь зубы:

– Около двадцати осталось.

Кармыс подошел, схватил пленника за ворот, приподнял.

– Точно? Почему так мало?

– После смерти Шоны большая часть ушла на юг. Осталось мало. Не бейте меня, пожалуйста.

Кармыс отпустил татя.

– Хорошо. Я тебе верю, – и спросил у Сасыкбая. – Нам бы водички и трав?

– Для него, что ли? – спросил старик. – Может, ему еще ноги помыть? Он нам больше не нужен. От ворона сокол не родится.

И швырнул в татя топор. Орудие пролетело мимо стрелка, и воткнулось Битбаю лезвием прямо в лоб. Пленник откинулся назад с расколотой головой.

– Ого, – удивился Кармыс. – Научи так кидать, аксакал. У вас все такие умельцы?

Сасыкбай пригладил взъерошенные волосы. Ругнулся, пошел обратно в аул.

– Жаль, Битбай не успел все рассказать, – вздохнул Кармыс. – Надеюсь, собаки его не обглодают, пока ужинаем.

И пошел, насвистывая, вслед за стариком. Ерофей постоял чуток, и побрел за ними.

Ужинали в другой кибитке, рядом с абдикеновской. Тускло горели светильники с бараньим жиром.

Собрались все семеро заступников.

Перед Тауманом уже лежала груда обглоданных бараньих костей. Остальные угощались потихоньку.

Ерофею кусок в горло не лез. Отведал телятинки немного, похрустел луковицей. И пил кумыс задумчиво.