Черная Луна - Олег Маркеев Страница 13

Проводник, шедший впереди, замер, вскинув руку. Максимов послушно остановился. Костер, горевший впереди, стал ближе, уже отчетливо виднелся острый язык пламени. И фигура неподвижно сидевшего человека.

Километровый марш-бросок по ночному лесу — пустяк для молодого тренированного тела, но Максимова била мелкая дрожь. И дело не в сырости, поднимавшейся от земли, и не в темноте. Он остро чувствовал, вот-вот должна оборваться жизнь, к которой он только начал привыкать. А начнется ли новая, лучше не загадывать.

Максимов опустился на одно колено, жадно втянул носом прелый лесной запах. Именно о таком он мечтал, чувствовал во сне сквозь тугую вонь камеры. Сколько ему суждено наслаждаться, сколько осталось до последнего вздоха? Никто и никогда не скажет. Это решаешь сам. Если он что-то и понял за короткую жизнь, так эту немудрящую истину.

Но это было в другой жизни, в той, где меньше часа назад лязгнул засов, крепкие руки вытолкнули его из камеры, проволокли по коридору и бросили в другую, влажную и воняющую баней, где по стенам душевой струйками змеилась вода. Под горячим душем он драл кожу жесткой солдатской мочалкой и все пытался разглядеть в тусклом свете лампочки щербинки от пуль на стене, а на лавке ждала стопкой сложенная новенькая форма, чуть пахнущая дезинфекцией и раскаленным утюгом. Потом опять длинный затемненный коридор, гулко вторящий шагам. После бесконечных маршей и поворотов он наконец уперся в железную дверь, которая тут же распахнулась, стоило ему и конвоиру подойти, и темнота за дверью неожиданно пахнула свежестью, какая бывает только вблизи леса, а потом сразу же сменилась духотой, пропитанной бензиновой гарью.

Он вздрогнул, когда покачнулся пол и совсем близко заурчал мотор. Несколько раз останавливались — тогда гулко с металлическим скрипом ползли в сторону ворота, хрипло отзывались часовые. Потом машина понеслась вперед. Темнота и мерное покачивание убаюкивали. Максимов уперся затылком в холодную металлическую переборку, сжал между колен руки. И лишь тогда понял, что наручников на них нет. Впервые за бесконечные месяцы его перевозили без наручников.

Машина затормозила. Хлопнула дверца. Заскрипели шаги. Клацнул замок. В распахнутую дверь ворвался ветерок, остро пахнущий землей и лесом.

— Выходи, Максим. — Голос был знакомый, это он отдавал команды, когда шли бесконечным коридором через посты и грохочущие металлические лестницы.

Ни скрытой угрозы, ни равнодушия человека, готового выстрелить в затылок, Максимов в нем не почувствовал, но живот все равно сжался в комок.

— Выходи, теперь все позади.

Максимов невольно усмехнулся — слишком двусмысленно после всего произошедшего прозвучала эта фраза. Он заставил себя собраться и, захолодев изнутри, как перед ночным прыжком, шагнул к двери.

Ночь, Дорога. Лес с двух сторон.

Человек, одетый, как и Максимов, в военную форму без знаков различия, хлопнул дверью. Машина сразу же плюнула гарью из выхлопной трубы и, взревев мотором, тронулась по дороге. Максимов невольно оглянулся на удаляющиеся рубиновые огоньки. Поймал себя на мысли, что именно сейчас удобнее всего получить пулю. Не больно, потому что неожиданно.

Ни выстрела, ни вспышки, ни тупого удара в спину не последовало. Человек за спиной крякнул в кулак, прочищая горло.

— Хватит страдать, парень. Может, когда-нибудь тебя и грохнут, но только не сегодня. Можешь мне верить.

— Это почему? — усмехнулся Максимов. За последние месяцы ему не верил никто. И он уже привык не доверять никому.

— Старший лейтенант Максимов, с вас сняты все обвинения. Следствие окончено, — произнес человек уже официальным тоном. Потом в темноте сверкнула белозубая улыбка. — Да расслабься ты, дурила. Пойдем, прогуляемся.

Он кивнул в сторону леса, упреждая вопрос Максимова, и первым перепрыгнул через кювет и вошел в лес.

Шли молча. Ноги Максимова поначалу отказывались слушаться, но потом тело само собой вспомнило забытые навыки, шаг сделался бесшумным, по-кошачьему мягким. Человек, шедший впереди, перестал оглядываться, ускорил темп. Когда тропа шла открытым участком и отчетливо виднелась в траве, он гнал почти бегом, в густых зарослях крался быстрым шагом, осторожно передавая из рук в руки Максимова отведенные в сторону ветки.

Лес становился все гуще. Березняк сменил темный ельник. Воздух сразу же сделался студеным, остротерпким, как разогретая солнцем еловая смола. Ельник расступился, распахнув вход на большую поляну. В темноте яркой звездочкой горел огонек.

Человек остановился, указал на огонек, потом дважды плавно указал рукой вправо. Не выходя на поляну, стали пробираться вдоль последнего ряда деревьев. Шли, стараясь попасть шаг в шаг. Пока человек не замер, вскинув руку над плечом.

— Мастерство уже не пропьешь, — прошептал человек, повернувшись к Максимову. — И в тюрьме не просидишь, — добавил он. Хлопнул по плечу. — Пошли.

Перебежкой преодолели открытое пространство. Сидевший у костра, заслышав шорох влажной травы, вскинул голову.

— Свои, — отчетливо прошептал сопровождающий, на секунду остановившись, прежде чем войти в освещенный костром круг.